Страница 80 из 125
Представители американской интеллигенции были возмущены, прежде всего, вопиющим надругательством над моральными идеалами, в которые они искренне верили и которые проповедовали. В своем гневном фельетоне "В защиту генерала Фанстона" Марк Твен противопоставлял Вашингтона, Линкольна и Гранта генералу Фанстону, руководившему жестокими расправами над филиппинцами. Твен утверждал: "Его натуру всегда тянуло к моральному шлаку, как натуру Вашингтона - к моральному золоту… Он имел врожденную склонность к гнусному поведению… И вот теперь, - писал Марк Твен, - натура Фанстона… возвращается домой учить наших детей ПАТРИОТИЗМУ!… Генерал станет для молодого поколения образцом, кумиром… Что нам делать, как бороться с этой катастрофой?"
Возмущение и страхи писателя были понятны, но, кажется, что он не замечал, что и до Фанстона американцы творили злодейские преступления по отношению к "туземцам", в том числе и на американской земле. Писатель словно не желал видеть, что воспитание американцев на рассказах о честности Вашингтона, идеализация других "отцов американской нации" и всей американской общественной системы вели не только к некритическому, однобокому освещению американской истории, но и порождали обманчивую уверенность в том, что американцы, воспитанные на идеалах демократии, свободы и гуманизма, защищены ими, как непробиваемой броней, что они в принципе не способны к злодейству. Это также порождало иллюзию того, что лишь Америка является носителем высшей морали, что всякий американец добродетелен от природы. Поэтому американцы, сталкиваясь с иными народами, не признавали за ними права на человеческое обращение. Несмотря на резкость, критика Марка Твена, Генри Джеймса и других представителей творческой интеллигенции не была глубокой, а потому она не оказала заметного воздействия на общественное сознание.
Антивоенные выступления ряда профсоюзов, а также левых общественных и политических организаций объяснялись, прежде всего, их борьбой против капиталистического строя, представлявшегося им заведомо аморальным и антигуманным. В то же время ряд профсоюзов выступал за войну, исходя из чисто корыстных соображений. Так, профсоюз типографов объявил, что поскольку присоединение новых земель будет означать увеличение публикаций на английском языке, то они приветствуют войну. Поддержал войну и профсоюз стекольщиков, заявив, что население вновь приобретенных колоний будет закупать оконные стекла. За войну выступил и профсоюз железнодорожников, объяснив, что отправка американских товаров в заокеанские
земли прибавит им работы. Моральные соображения отступали перед надеждой на материальную выгоду.
Еще до вступления США в Первую мировую войну в стране развернулось массовое антивоенное движение. Во главе стояла Социалистическая партия США, которая на съезде в Сан-Луи заявила, что декларация конгресса об объявлении войны - это "преступление против народа США". Социалисты организовывали в разных городах страны массовые митинги, в которых участвовали десятки тысяч человек. 1 июля 1917 года по Бостону прошла антивоенная демонстрация под лозунгами: "Если это народная война, то зачем же вводить воинскую повинность?", "Кто украл Панаму?", "Кто раздавил Гаити?", "Мы требуем мира!" По мере развертывания антивоенной кампании социалистов их популярность в стране резко возросла. Если в 1915 году кандидаты от социалистов получили 3,6% голосов в Чикаго, то в 1917 году - 34,7%.
В первые годы "холодной войны" многие американцы выступали против гонки вооружений, собирали подписи за запрещение атомного оружия, за прекращение войны в Корее. Мощное антивоенное движение охватило США в период войны во Вьетнаме. Ныне в Соединенных Штатах не прекращаются массовые выступления против войн в Ираке и Афганистане.
Однако если для многих американцев борьба против войны была проявлением их искренней веры в идеалы добра, то для немалой части их соотечественников она объяснялась боязнью служить в армии. Хотя с первых же дней существования Североамериканских колоний население обладало оружием и умело с ним обращаться, оно неохотно шло служить в армию. Знаменательно, что в ходе войны за независимость из общего населения 2 млн 700 тысяч в ряды революционной армии Джорджа Вашингтона первоначально вступило не более 5 тысяч человек. Помощник Джорджа Вашингтона и будущий министр финансов Александр Гамильтон писал в раздражении из штаба армии: "Наши соотечественники проявляют глупость осла и пассивность овцы… Они не готовы стать свободными… Если мы будем спасены, то нас спасут Франция и Испания".
Электронная энциклопедия ("Википедия") сообщает, что хотя "за восемь лет войны в рядах революционной армии прослужило в общей сложности до 250 тысяч человек, одновременно армия никогда не насчитывала более 90 тысяч человек… К началу войны… каждая колония обеспечивала собственную оборону с помощью местной милиции. Милиционеры были легко вооружены, плохо обучены и обычно не имели военной формы. Они служили лишь несколько недель или месяцев подряд, не желали удаляться от дома, и поэтому их нельзя было набрать для выполнения операций, которые длились продолжительное время".
Между тем уже к 1775 году британские войска насчитывали 36 тысяч человек. Кроме того, англичане послали в Америку 30 тысяч наемников из германской земли Гессен. Наличие у англичан сильной, хорошо подготовленной и дисциплинированной армии позволяло им теснить милиционную армию Вашингтона. Гамильтон оказался прав. Без помощи войск Франции и Испании, а также иностранцев, служивших в американской армии, Соединенные Штаты не сумели бы обрести независимость.
Тяготы военной службы оказывались не под силу многим американцам. Немалые не боевые потери понесли американцы в ходе войны против Мексики 1846 года. Свыше 11,5 тысячи американских солдат (10% личного состава) умерло от разных болезней. К тому же около 12% были ранены или уволены из-за болезней. В "Википедии" говорится, что "ветераны Мексиканской войны продолжали страдать от тяжелых болезней, полученных в ходе войны. Поэтому число потерь можно довести до 25% в первые 17 месяцев войны. Общее же число потерь, возможно, достигло 35-40% от личного состава, если принять во внимание смерти, вызванные ранениями или болезнями в последующие годы. В этом отношении эта война стала самой тяжелой за всю американскую историю".
Из школьных уроков истории мы помним, что перелом в гражданской войне между Севером и Югом был достигнут после того, как президент США Линкольн подписал прокламацию об освобождении всех рабов с 1 января 1863 года. В то же время в учебниках почему-то не говорилось, что незадолго до подписания прокламации Линкольн разрешил неграм служить в армии. К концу войны в составе сухопутной армии северян сражалось 186 тысяч негров (из них 134 тысячи были выходцами с Юга). Около 30 тысяч негров служили на
флоте, 250 тысяч - в тыловых частях. Говоря о роли негров в гражданской войне, историк Джеймс Макферсон писал: "Без их помощи Север никогда бы не выиграл войну так быстро, а может быть, и вообще не выиграл ее".
Вероятно, для такой оценки есть основания. На Севере многие белые не были готовы проливать свою кровь за отмену рабства. На первых порах армия Севера набиралась добровольно, но затем власти были вынуждены ввести рекрутский набор по жребию. Как говорилось в "Истории XIX века", написанной под редакцией французских историков Э. Лависса и А. Рамбо, "метание жребия вызвало кое-где серьезные беспорядки, а в Нью-Йорке даже настоящие мятежи". В ходе мятежа в Нью-Йорке было убито и ранено около 1000 человек. "Те, на кого пал жребий, могли откупиться уплатой 300 долларов, но в 1864 году это право было уничтожено".
Марк Твен несколько по-иному описывал, как рекруты освобождали себя от воинской повинности. В его рассказе "Любопытное происшествие" комендант военного форта, в котором зимой 1862-1863 года собирали новобранцев, говорит: "Несмотря на всю нашу предусмотрительность, половина набранных за день рекрутов смывались от нас в первую же ночь. Рекрутам платили так щедро, что у новобранца, сунувшего часовому три-четыре сотни долларов, чтобы тот дал ему удрать, все еще оставалась на руках сумма, представляющая для бедного человека целое состояние".