Страница 93 из 116
В день рождения Сергия Радонежского я также случайно купила его иконку, только написанную на картоне.
Дай Бог нам здоровенького ребёночка — это самое главное. Выходим, выкормим, поставим на ноги.
12 января 1992 г. Утром, к восьми часам, пошла в церковь, чтобы помолиться за здравие Наташи и моей внученьки. Я шла по белой от снега Москве, было мало людей, снег глубокий, чистый, только что выпал. Чисто, бело, безлюдно. А в церкви полно народа. Заказала "о здравии" моих деток, передала свечку Казанской, помолилась. Все пошли целовать крест, я — тоже. Потом слушали воскресную проповедь — добрую, призывающую к любви и молитве.
Жду выхода папиного "Избранного" в "Художественной литературе". Вероятно, следующая книга выйдет не скоро. Радостно сознавать, как неназойливо и достойно Дмитрий Кедрин занял своё место в литературе. Мама это предвидела.
15 января 1992 г. У нашей девочки обнаружено какое-то заболевание нервной системы: дрожит подбородочек, дрожат ручки. Врач пока не может сказать, что ждёт её в будущем. Я очень надеюсь на хороший исход.
В стране полная неразбериха. Поговаривают о военном перевороте, почему-то упорно называют 20 января. Страшно. Только бы не гражданская война.
Цены — фантастические, в каждом магазине — свои, угнаться за ними у нас нет никакой возможности. Надеемся, что увеличат пенсию и Георгию, и мне.
Готовлюсь к папиному 85-летию, к тому, что будет, прибавляется передача по радио — "Биографические этюды", я написала статью для "Москвички" — "Эта любовь крепчайшая и последняя", о любви между отцом и матерью.
Мне, как члену профкома литераторов, стали давать заказы, это нас немного поддерживает.
19 января 1992 г. Совсем пожилые люди вспоминают, как было хорошо до революции, а мы — как хорошо было до перестройки. Была великая страна, а стал — жалкий ошмёток, и все, все, даже славяне, постарались поскорее отделиться от России. А может, устали от вечных команд сверху, из Москвы? Хватит ли жизни дождаться лучших времён, хоть бы дети дождались.
Как-то все затаились по своим квартирам, устали от безденежья, от высочайших цен, от телевизора.
Забыл Бог о России, потому что Россия забыла о Боге.
22 января 1992 г. Читаю Максимилиана Волошина и понимаю, что, во-первых, он учитель моего отца. Его историзм, его внимание к деталям, его умение переноситься в другие века и времена — этому отец учился у него. Во-вторых, я поражена прозорливостью Волошина, духовностью, глубиной и ассоциативностью его поэзии. Он как будто пишет о нашем времени:
Но и теперь, как в дни былых падений, Вся омрачённая, в крови, Осталась ты землёю исступлений, — Землёй, взыскующей любви. ("Китеж") И в то же время он замечательный бытописатель: изо дня в день, дотошно, с мельчайшими подробностями описывает он буржуя, пролетария, тер-
рор. Как его не уничтожили?! Вероятно, спасло то, что он был в Крыму, далеко от центра, а может, его Бог хранил, этого большого доброго ребёнка.
Я была в 50-е годы в Коктебеле, в его доме, познакомилась с Мариной Степановной, вдовой поэта, которая воскликнула: "Как же, как же, помню: Макс говорил, что Кедрин — талантливый поэт и его ученик".
Волошин будто не покидал дома, его дух обитает там. И я, тогда ещё совсем молодая, сумела понять огромность его фигуры — и как поэта, и как мыслителя, и как художника.
29 января 1992 г. Старушка в очереди: "Я уже год мяса не ела, а колбасу — как цены повысили". Старик: "Купил батон — 4 рубля, купил два — 8 рублей". "Не иначе как уморить с голоду нас хотят, стариков. Где это видано, чтобы свёкла 7 рублей 60 копеек стоила", — говорит соседка-старушка. На стене мелом написано: "Верните нам социализм!"
На колбасу в магазине только смотрят, так она дорога. Кое-что появлялось на прилавках, но цены фантастические, в магазин теперь ходим как в музей. А молока — не достать, тысячная очередь, стоят с шести утра, часто его не привозят.
Вышла книга папы, и теперь будут статьи о ней, проходят папины вечера.
Вчера сыну Дмитрию исполнилось 30 лет. Какой взрослый у меня сын! Дай Бог ему счастья и здоровья!
31 января 1992 г. Цены невероятно выросли: колбаса варёная — 56 рублей килограмм, копчёная — 112 рублей, яйца — 19 с копейками, куры — 44. Пока мы можем брать лишь молоко и кефир, остальное нам не по карману. Очередь за молоком образуется в шесть часов утра, к восьми хвост метров на пятьдесят. Последним зачастую ничего не достаётся. Сегодня муж занял очередь за молоком в седьмом часу, я подошла — к восьми. Когда пускали, мы оказались в стороне, и нас изрядно помяли, когда мы прорывались в свою очередь. Георгий даже побледнел, и на носу выступили капли пота. Я даже испугалась. Ужас, что сделали с нами, с нашей жизнью. Веками собирали Родину по крохам, и в один миг всё развалили. Как жить, что нас ждёт в будущем? Только бы не гражданская война.
Близится папино 85-летие, будут материалы о нём в "Литературной газете", в "Сыне Отечества", в "Брегах Таврии" — мои главы из книги об отце и моя статья в газете "Москвичка". Жду выхода папиной книги в "Художественной литературе", уже был сигнал.
На рынке сумасшедшие цены, в магазинах ненамного ниже. Народ тихо ропщет, старые люди считают, что их решили уморить голодом. Я видела, как старушка, простоявшая час в очереди за адыгейским сыром, не взяла маленького кусочка, который стоил около двадцати рублей. Разрывается сердце смотреть на всё это. Ни одно правительство ни в одной стране мира не относится так к своим согражданам. А наши верхи знают о великом русском терпении, вот и измываются. Не дай Бог терпение у людей лопнет: русский бунт, как известно, это — тёмная и слепая сила, пойдут крушить направо и налево. Ведь ельцинское правительство при всех своих козлиных мозгах должно понимать это. Но дай нам Бог обойтись без кровопролития. Ведь у меня теперь две девочки, обе слабенькие, их на ноги нужно ставить, кормить. Всё сделаю, что в моих силах.
7 февраля 1992 г. Скоро новорожденная внучка Дашенька будет дома. Наташа и я готовимся: убираемся, переставляем мебель, собираем кроватку.
А я ещё готовлюсь к вечеру папы 22 февраля. Много телефонных звонков, суеты, волнуюсь, как всё пройдет. Записывали меня на радио больше двух часов. Будет передача.
Цены на продукты всё растут, но мы пока справляемся, держимся на плаву, ещё не жили на пенсии — то ученики у меня, то небольшой гонорар. А вот кабы только на пенсию жить, хватало бы дней на десять.
Жду весны и мечтаю уехать в Черкизово. Хочется сидеть на террасе и делать панно, как в прошлом году. Помню, что за вечер я как-то умудрилась собрать два панно, а то в работе главное, остальное техника. Особенно мне запомнился один вечер, вернее, летние сумерки. Я уже собрала одну работу, отложила её в сторону и занялась второй, которую решила назвать "Домашняя церковь". Собрала нужные лоскутки, вырезала купола, окна, дверь, всё собрала, как мозаику, и, положив правую руку на работу, посмотрела вверх через стёкла террасы, совершенно неосознанно, а может быть, отды-
хая. И вдруг я увидела на небе лицо Бога, оно сложилось из облаков. Бог смотрел прямо на меня, а я — на него, долго, неотрывно, боясь пошевелиться. Мне было и страшно и радостно одновременно. Я хотела перекреститься, но боялась пошевелиться, глубоко вздохнуть, чтобы Бог не растаял в небе. Сколько это продолжалось, не знаю, но постепенно лицо Бога стало расплываться и, наконец, исчезло. Долго я сидела в оцепенении, пока смогла продолжить работу. Многие свои Храмы я подарила, некоторые продала, но скромная работа "Домовая церковь" всегда будет со мной.
А ещё меня очень вдохновляет поле, где солнце и небо, ветер и цветы, и наша церковь Покрова.
Когда отдыхали с Георгием на холмике земли, я вспоминала стихи отца о другой церкви, Храме Василия Блаженного из поэмы "Зодчие":
А над всем этим срамом Та церковь была — Как невеста!…
7 марта 1992 г. Так давно не писала, хотя событий в стране и в семье — невпроворот. Снова грозятся повысить цены, хотя они уже немыслимые. Умерло в стране от голода, от отчаяния восемь миллионов человек. Некоторые одинокие пожилые люди кончают жизнь самоубийством, не имея возможности прокормиться, достать продукты. Происходят совершенно невероятные истории: родители отказываются от детей, не в состоянии прокормить их. Всё как в кошмарном сне. Москва переполнена пришлыми людьми восточной национальности, все что-то продают, город превратился в настоящий базар. В переходах метро поют, играют, просят милостыню. Суета, суматоха, чужой говор, чужие люди.