Грешница

Понсон дю Террайль

Грешница

(Полные похождения Рокамболя-4)

В десять часов вечера г-жа Шармэ возвратилась уже домой.

— Господи, — шептала она, — прости меня и дай силы довести до конца начатое… я должна его спасти!..

Вскоре после ее прихода раздался в прихожей звонок, затем явился в будуар маленький грум г-жи Сент-Альфонс и подал Баккара письмо; она с нетерпеливою поспешностью открыла его и прочла:

«Милая моя!

Вооружайся!.. Граф приехал; он влюблен в тебя до безумия.

Из тщеславия он держал в клубе какое-то пари, и, предупреждаю тебя, сегодня вечером он явится к тебе каким-нибудь странным образом. В его присутствии я высказалась о тебе, как о женщине в высшей степени романтической и способной на все для человека, который, для того чтобы ей понравиться, не пощадит никаких средств.

Письмо это, возвратившее Баккара всю энергию, было немедленно сожжено.

— Хорошо, — сказала она груму, — можете идти. Затем она позвонила горничной и велела помочь ей раздеться. Завернув волосы в фуляровый платок, надев ночной капот и атласные туфли с красными каблуками, она отправилась в нижний этаж своего дома, в кабинет барона д’О, выходивший в сад. Она предполагала, что молодой иностранец явится к ней через сад, с помощью лестницы, приставленной к наружной стене, поэтому она и сошла в нижний этаж, чтобы освещенным окном привлечь внимание этого искателя приключений.

Действительно, спустя четверть часа в саду послышался шум и затем легкий стук в окно.

Это был, конечно, иностранец — молодой повеса.

Баккара взглянула в окно и совершенно хладнокровно проговорила:

— Войдите, граф, не стесняйтесь. Если вы решились перелезть через забор, то, должно быть, с тем, чтобы пробраться и в окно.

Граф растерялся, но так как в голосе Баккара не слышалось ни гнева, ни насмешки, то он решился спрыгнуть в кабинет.

Она заперла окно, задернула занавески и, указав незнакомцу на стул, сама грациозно уселась на диване.

— Граф, — проговорила она, — я знаю о цели вашего рискованного посещения…

— Сударыня, я…

— Пожалуйста, не удивляйтесь, а лучше выслушайте меня. Вам двадцать лет, не правда ли?

— Да, — отвечал граф, улыбаясь.

— Мне, — продолжала Баккара, — двадцать семь; я прочла уже книгу жизни; вы только начинаете ее читать. Это преимущество дает мне право говорить с вами как с учеником; вы согласны с этим?

Граф поклонился.

— Так слушайте меня. Вам указали на меня как на женщину, ни во что не верующую, ничего не любящую и от которой погибают несметные богатства. На это вы отвечали: мне двадцать лет, я богат — и эта женщина должна меня полюбить!.. Не правда ли?

— Правда, — отвечал граф.

— Вы ошиблись, — решительно произнесла Баккара. — Я не могу вас любить и не хочу разорять.

— Простите, меня, — прошептал граф после короткого молчания, — но я вас люблю!..

— Дитя, — произнесла она с горькой улыбкой, — взгляните на меня хорошенько: я бедная женщина, разбитая жизненными невзгодами, состарившаяся от разрушительного действия необузданных страстей, женщина, играющая роль выше своих сил, которая просит вас как благородного дворянина сжалиться над ней…

Глаза Баккара оросились слезами.

— Вы правы, — сказал глубоко тронутый граф, — я действительно ребенок, который по своей глупости, быть может, огорчил вас.

— Граф, — прервала его Баккара, — можете вы мне поклясться честью дворянина в том, что все, что будет сказано здесь сегодня ночью, останется между нами тайною до гроба?

— Клянусь, — спокойно отвечал граф.

— Наружность ваша говорит в вашу пользу: я вижу вас в первый раз, но что-то мне говорит, что вы благородный, прямой человек и что сделаетесь моим другом.

— Располагайте мной, приказывайте… для вас я готов на все…

— Посмотрим, — сказала Баккара, — потому что я потребую от вас, быть может, слишком большой жертвы…

— Жизнь моя принадлежит вам!..

— О нет! Я попрошу у вас гораздо меньшего… Друзья ваши и вы, граф, жестоко ошиблись, предполагая, что я могу любить вас или даже позволить вам любить себя. Я ничего не могу для вас сделать, — почему — это моя тайна.

Граф побледнел, и на лице его отразилось сильное недоумение. Баккара заметила это.

— Послушайте, — сказала она, — хотите ли вы действительно быть моим другом?

— Неужели вы сомневаетесь в этом?

— И будете мне во всем повиноваться?

— Что только прикажете.

— В таком случае я решусь на то, что в глазах света и ваших товарищей я буду вашей любовницей, и вы будете здесь как у себя дома.

— Я вас не понимаю, — сказал граф.

— Это, конечно, удивляет вас, что женщина хочет быть скомпрометирована, оставаясь в душе и на деле добродетельною, между тем как все женщины делают это наоборот. Но объяснить эту странность я вам не могу, ибо это моя сокровенная тайна, которую впоследствии я вам, быть может, и открою.

— Я слепо буду повиноваться вам, потому что в вашем кротком взгляде, в вашем взволнованном голосе я угадал страшное горе. Душой я еще действительно ребенок в сравнении с вами, но сумею преобразиться в человека с сильною душою, если это нужно будет для оправдания вашего ко мне доверия и доказательств вам искренней дружбы. Впрочем, кто может знать, — проговорил он трепетным голосом, — быть может, когда-нибудь…

— Бедное дитя, — прервала его Баккара, грустно покачивая головой, — если я сохранила еще наружную оболочку молодости и обманчивую внешность жизни, полной аромата, то — увы! — сердце мое уже очерствело, душа истомилась — и я неспособна более любить. Будьте моим другом и не просите у меня ничего более.

Молодой граф встал перед нею на колени, молча взял руку и поцеловал ее. Баккара в это время наклонилась и с материнским чувством поцеловала его в лоб.

— Теперь, — проговорил граф, вставая, — считайте меня своим верным рабом, который по одному вашему знаку пойдет в огонь и в воду.

— Благодарю, — прошептала она, — я чувствую, что вы меня угадали. Подождите меня здесь одну минуту, — прибавила она, удаляясь.

Она пошла в свой будуар и через несколько времени вернулась, держа в руках бумагу.

— Потрудитесь принять этот вексель в сто тысяч франков на имя моего банкира, — обратилась Баккара к графу.

— Зачем? — спросил он, отступая на несколько шагов назад.

— Вы ведь должны будете присылать мне подарки, так как в глазах света я буду…

— Вы смеетесь надо мной.

— Нисколько. Примите только этот вексель.

— А потом?

— Завтра вы пришлете мне подарок… ну, хоть пару лошадей, браслет, ожерелье, которое я вечером надену.

— Я не возьму от вас этих денег. Я буду счастлив, если…

— Вы забываете, — прервала его Баккара, — что предложили быть мне другом и что при этом условии я не могу принять от вас даже булавку.

— Это правда, — сказал граф Артов, немного подумав, — простите меня…

Затем он взял вексель из рук Баккара и спрятал его в бумажник.

— Итак, при людях я буду обращаться с вами так, что все будут уверены, что вы вскружили голову непобедимой Баккара.

Слова эти напомнили графу о пари, которое он держал в клубе несколько часов тому назад.

— Ах да! — проговорил он. — Я должен предварительно испросить у вас прощения и затем признаться кое в чем, лично вас касающемся.

— Прощаю заранее. Говорите.

— Дело в том, что я был настолько самоуверен, что поклялся, что вы будете моей…

— Ну, что же, — сказала Баккара, улыбаясь, — будьте уверены — я вас не выдам.

— Это еще не все, если позволите, я скажу остальное.

— Я вас слушаю.

Тут граф подробно рассказал сцену, происходившую между Шерубеном и им.

Баккара слушала его спокойно, но когда он произнес имя Шерубена, она вдруг побледнела.

— Я начинаю думать, — проговорила она трепетным голосом, — что вас привело сюда само Провидение.