Обжигающий огонь страсти

Во всяком случае, не он, Крег. Уже то, что он позволяет себе так думать об этой богине, заслуживает жесточайшего наказания. Такое ничтожество, как он, достойно лишь ползать у ее ног подобно земляному червю.

– Простите, мисс, – пробормотал Крег, потупившись.

– За что?

– За то, что… – «За то, что я думаю», – должен был он сказать. Но предпочел солгать: – За то, что я ездил на вашей лошади.

Адди рассмеялась:

– Но ты же не ездил на Луче. Не льсти себе.

От ее смеха на его глаза едва не навернулись слезы. Когда-то он работал разносчиком мясных изделий и однажды принес котлеты в богатый дом на Беркли-сквер. Стоя у входа в кухню, он заглянул в открытую дверь и увидел играющую на клавесине молодую женщину. У него тогда перехватило дыхание от ее игры. Точно так же, как сейчас – от смеха Адди.

– Какое преступление ты совершил, Мак-Дугал? Могу я называть тебя Крегом?

– Да, мисс. Можете называть меня, как вам нравится.

– А ты можешь называть меня Адди.

– О нет, мисс.

– Я настаиваю.

– Ну тогда – мисс Адди.

Вздохнув, она тряхнула своими золотистыми волосами:

– Ну что ж, начнем хотя бы с этого. Так какое же ужасное преступление ты совершил? Убийство? Изнасилование? Ограбление?

Он усмехнулся, показав ровные зубы. Она поморщилась, когда на нее пахнуло запахом пота. Похожий запах исходил от Сверкающего Луча.

– Я не совершал ничего подобного, мисс… Адди. Просто стащил хлеб для своих сестренок.

– Хлеб?! – воскликнула она, пораженная. – За это тебя и арестовали?

– Да. Мне не повезло.

Боль и сочувствие, отобразившиеся на лице девушки, были бальзамом для его ран.

– Суровое наказание. А как же… твоя семья?

– Мать и отец – пропойцы, не вылазят из пивной. Не покидают, – поправился он, смутившись.

Адди улыбнулась.

– Я думаю, «не вылазят» – выразительнее. Но что стало с твоими сестрами?

– Их, наверное, отправили в сиротский приют. Улыбка ее сразу же погасла.

– Не огорчайтесь, мисс. В приюте им будет лучше, чем дома, с родителями. Ведь и мне тоже куда лучше здесь, чем в Лондоне.

– Странно, я бы сказала.

– Ничего странного. Даже на борту корабля, этой плавучей тюрьмы, я ел лучше, чем дома. А здесь – и вовсе рай.

Мясо, хлеб каждый день. Сахар, табак. Воскресенье – нерабочий день. Чудесная жизнь!

Тут Крег увидел, что по тропинке к конюшне идет Колин Рейли.

– Появился мой босс. Мне лучше приняться за работу. Спасибо за доброту, мисс…

– Адди.

– Да, конечно. – Неловко поклонившись, он пошел прочь.

– Крег! – крикнула она ему вслед. – Я помню свое обещание. Научу тебя верховой езде, и это поможет тебе занять более приличное место на ферме.

– Спасибо.

– Я хочу, чтобы ты стал моим другом.

Уже в дверях конюшни он оглянулся. Молодых людей переполняло все то же теплое чувство. Они робко улыбались друг другу. Адди послала Крегу воздушный поцелуй, и он почувствовал, что у него закружилась голова. Чуть пошатываясь, юноша вошел в конюшню и доложил Томпсону о своем приходе.

Конюх нахмурился:

– Что с тобой, Мак-Дугал? Ты, видно, совсем ошалел от падения с лошади. А ну бери метлу и за работу.

Рабочий день кончился с заходом солнца. Зайдя в конюшню, Рейли отвел Крега в его жилье, где познакомил с остальными работниками.

Шона Флинна Крег уже знал, а теперь познакомился и со смуглым евреем средних лет по фамилии Мордекай.

– Дэнни Мордекай, – произнес тот с широкой улыбкой, протягивая Крегу руку. – За что тебя сослали, приятель?

Крег объяснил и, в свою очередь, выслушал объяснение Мордекая:

– Много лет я мечтал увезти свою семью из города, этого гнезда пороков, – сказал Дэнни. – Наконец мне удалось сколотить небольшой капиталец, и мы уехали на запряженной быками повозке в Челмсуорт в Эссексе, где я открыл лавочку. Мануфактурные товары, всякая всячина. – Он поник головой, вспоминая случившееся. – Но там было не так, как в городе. Там мы оказались единственными евреями, и местные жители презирали нас. Однажды три женщины подняли крик, что я обсчитал одну из них. Она, мол, дала мне пять фунтов, хотя на самом деле дала всего один. Никто даже и слушать не стал мои оправдания. – Дэнни горько усмехнулся. – Так они избавились от евреев, заслали на другой конец света.

Рассказ Дэнни опечалил Крега. Жизнь Мордекая сложилась даже еще более трагично, чем его собственная.

Это не помешало Шону Флинну в шутку заметить:

– Трудно сказать, кого эти англичане ненавидят больше – вас, евреев, или нас, ирландцев. А что скажешь ты, приятель? – Он посмотрел на приземистого, коренастого мужчину с густыми курчавыми волосами и грубыми чертами лица, смягченными улыбкой.

– Джордж Рэнд, – представился тот, пожимая руку Флинну и Крегу. – Я был фармацевтом.

– Продавал всякое зелье?

– Нет, у меня был патент, – с гордостью ответил Рэнд. – Но как-то раз пьяный доктор выписал не тот, какой надо, рецепт, и ребенок умер. Доктор был человеком влиятельным и всю вину возложил на меня…

– Все мы равны перед законом и Богом, – насмешливо заметил Флинн.

Разговор этот происходил за ужином, состоявшим из мясных консервов, хлеба, топленого сала, местной разновидности кабачков и крепкого чая.

Крег до боли набил себе живот и принял предложенную Мордекаем сигару, которую бывший торговец хранил вместе с завернутым в сухие листья табаком.

– Такого вкусного ужина я еще никогда не ел, – сказал юноша. – Он даже лучше, чем тот, которым угощали в губернаторском доме.

Рэнд вытащил головешку из топившейся плиты и закурил сигару.

– Работа на свежем воздухе возбуждает аппетит. Завтра утром у нас будет маллигетони.

– Что это такое?

– Индийский суп из говядины или молодой баранины с карри.

– У меня уже слюнки текут, – усмехнулся Крег. – Боюсь, он будет сниться мне во сне.

В эту ночь ему снилась гибкая, как ветка ивы, лучистая химера, витавшая над его кроватью. Химера пряталась под тысячей прозрачных покрывал. Крег снимал их одно за другим, пока не осталось последнее. И тут перед ним, точно привидение, возникла девушка с золотыми волосами, струившимися по спине. Девушка с благородным овалом лица и хрустально-прозрачными глазами. С небольшими грудями. И с такой тонкой талией, что он мог бы обхватить ее пальцами. Затаив дыхание он откинул последнее покрывало, и девушка предстала перед ним нагая. Она тянула к нему руки и бесстыдно улыбалась. Крег застонал, упал перед ней на колени и обвил руками ее ноги. Затем его ладони легли на ее ягодицы. Кожа у нее была цвета сливок. Он припал губами к ее животу, и его обдало сладостным благоуханием. Она положила руки ему на плечи, и он опустился чуть ниже. Курчавые волоски холмика любви щекотали его ноздри, разжигая в нем нестерпимое желание.

Крег блаженно застонал, и лежанка под ним заскрипела. Затем раздался сдержанный смех, и кто-то сказал:

– Уйми своего милого дружка, Мак, а то он что-то у тебя разгулялся.