Страница 7 из 85
— Не тронов… — раздумчиво промолвил певец, его улыбка начинала меня раздражать. Он поднялся, забрал арфу и кубок и кивком поблагодарил за вино.
— Возьми плату, — повторил я, — она от чистого сердца.
— И от чистого сердца я отказываюсь от нее, — он покачал головой. — Вам золото нужно больше, чем мне. Мне не придется собирать армию.
Я громко расхохотался:
— Ты плохо понимаешь наемников, арфист. Мы не собираем армий, мы служим в них.
— Я сказал именно то, что хотел сказать, — лицо его было спокойно, почти торжественно, но глаза поглядывали на нас лукаво, он отвернулся и пошел прочь.
Финн протянул руку за своим кинжалом. Строго говоря, не совсем своим: свой он прятал до времени, как и я. Вместо того он носил кинжал степняка, и пользовался им весьма умело. Как и любым другим, впрочем.
— Этой ночью, — тихо проговорил он, — я побеседую с ним.
Я мельком задумался об элласийском боге, которому, по его словам, служил арфист. Вмешается ли Лодхи? Или сам Лахлэн окажется достаточно уступчивым?
Я улыбнулся.
— Делай, что должно.
Метель загнала сюда многих, а потому на отдельную комнату рассчитывать не приходилось. Все, что я мог сделать — заплатить трактирщику золотом за две подстилки на полу комнаты, в которой устроились на ночлег еще трое. Я зашел туда один, добрался до своих «апартаментов» позже, чем рассчитывал, и остальные двое уже спали. Я прислушался, прислонившись к дверям и замерев: что, если это ловушка, и они только притворяются спящими, чтобы усыпить мое внимание? Но все трое спали глубоким сном. Я закрыл дверь, улегся, вытянув ноги, на грязной блохастой подстилке, положил рядом меч в ножнах и затих, ожидая Финна.
Как он вошел, я не слышал: сделал он это совершенно бесшумно, даже дверь не скрипнула за ним, как за мной. Он просто оказался в комнате.
— Арфист исчез, — сообщил он. Не шепот — тень звука, но я научился слышать это.
Я фыркнул, Финн уже успел устроиться на подстилке рядом со мной:
— В такой-то буран?
— Его здесь нет.
Я сел и прислонился к стене, с бессмысленной задумчивостью уставившись во тьму. Рука привычно легла на замотанную кожаными ремнями рукоять меча.
— Ушел, значит, да? — размышлял я. — Что могло заставить человека без особого повода совершить прогулку через элласийскую метель?
— Золото — достаточно веский повод, — Финн стащил часть меховой одежды и закутал ею ноги. Он вытянулся на подстилке и затих — даже дыхания я не слышал.
Я принялся задумчиво грызть ноготь, размышляя обо всем происшедшем.
Столько вопросов — и ни на один у меня нет ответа. Да и у Финна тоже, так что нечего и спрашивать.
Еще некоторое время я позволил себе потратить на размышления об арфисте, потом соскользнул вниз по стене, растянулся на грязной подстилке в полный рост и заснул. Кто из людей — будь то хоть принц, чья голова оценена в тысячу золотых — станет тревожиться за свою безопасность — под охраной Чэйсули?..
Поговорить спокойно мы смогли только наутро, да и то не сразу. Мы вышли в вечную снежную тишь, — за ночь буря улеглась, — уложили наши пожитки и оседлали коней. Я проваливался в глубокий снег почти до колена, на дороге было получше, там снег был утоптан. Там я и дожидался Финна, ушедшего за деревья в поисках своего лиир.
Сторр появился мгновенно — вылетел из леска и, как радостный пес, бросился прямо в объятия Финна. Тот опустился на одно колено в снег, словно забыв о холоде, и бросил быстрый оценивающий взгляд на харчевню — проверить, не видит ли кто. Я подумал, что навряд ли кому-нибудь придет в голову пялиться на нас.
Убедившись в этом, Финн протянул руку и обнял Сторра за шею, притянув его к себе.
Я не очень-то понимаю, что соединяет их. Знаю только то, что рассказал мне сам Финн: волк — часть его сердца, разума и души. Без Сторра, сказал мне Финн, он сам — не более, чем тень, не наделенная никакими дарами, неспособная даже выжить. Странная это штука, если подумать. Одновременно есть в этом и величие, и что-то неестественно-отталкивающее — когда можешь жить лишь в магической связи со своим животным, но спорить с тем, что работало так явно и заметно, не приходилось. Я уже не однажды видел встречу Финна с его волком, и всегда чувствовал себя в чем-то ущербным — чего-то не хватало душе, что ли. А может, во мне просыпалось что-то вроде ревности: то, что испытывал Финн при таких встречах, недоступно никому, кроме Чэйсули. Да, у меня были и собаки, и любимые лошади, но все это было не то. Это я понимал по тому, как изменялось лицо Финна, когда при встрече он словно бы сливался со Сторром в единое целое.
Новая лошадка Финна, караковой масти, купленная нами у хозяина харчевни, натянула повод. Я придержал ее и проследил за тем, чтобы она не спуталась поводом с моим пони-степнячком. Вновь взглянув на Финна, я увидел, как тот дружески хлопает Сторра по плечу и начинает пробираться назад ко мне, поминутно проваливаясь в снег. Я передал ему поводья. — Ну, и как он?
— В порядке.
Странная ласковая полуулыбка держалась на лице Финна несколько мгновений, словно он все еще говорил с волком. Раз или два у меня возникала мысль, что это напоминает выражение лица удовлетворенного мужчины после соития с женщиной, сейчас лицо у моего Чэйсули было именно таким.
— Сторр говорит, что хочет отправиться домой.
— Не больше, чем я.
Мысль о Хомейне — после всех этих чужих земель — заставило все перевернуться у меня внутри. Боги, подумать только — снова вернуться домой…
Я перебросил поводья на спину пони и влез в седло, малыш при этом, как всегда, фыркнул. Что ж, удивляться тут нечему — я тяжелее, чем степные всадники, к которым он привык.
— Думаю, мы сможем добраться до Хомейны еще сегодня, если только погода будет ясной, — я взглянул в небо, привычно щурясь. — Может, отправимся в Обитель?
Финн, устраивавшийся в седле, пристально посмотрел на меня. Как и я, он предпочитал не надевать капюшон, и золотая серьга его в солнечных лучах отбрасывала на. смуглую кожу мягкие светлые отблески.
— Так скоро? Я рассмеялся:
— Ты разве не торопишься увидеть своего братца? Финн сдвинул брови:
— Ты прекрасно знаешь, я вовсе не прочь увидеть Дункана. Но я не думал, что мы сразу отправимся в земли Чэйсули.
Я пожал плечами:
— Мы и так почти там. Обитель — на границе, а нам все равно ее пересекать здесь ли, там… Да, к тому же, думаю, мы оба не прочь увидеть Аликс.
Финн отвел взгляд, стараясь не встречаться со мной глазами. Странно было видеть, что все эти годы, проведенные вдали от Хомейны, не охладили его страсть к жене брата… Впрочем, и мое влечение к ней тоже, кажется, меньше не стало.
В конце концов, он снова взглянул мне в лицо:
— Ты меня хочешь к ней привести, или следуешь собственному желанию?
Я улыбнулся, стараясь скрыть от него мои истинные чувства:
— Она замужем и счастлива. В ее жизни я останусь всего лишь ее дядюшкой.
— А я — рухолли.
Финн горько рассмеялся, насмешка была и в его взгляде, обращенном на меня.
Нет, все-таки мне трудно что-либо от него скрыть, даже если я очень стараюсь.
Он резким движением отбросил длинные черные волосы, полускрывавшие его острое лицо:
— Не странно ли, как боги играют нашими желаниями и страстями? Сердце Аликс принадлежало тебе, а ты и не догадывался об этом, хотя ей-то нужно было всего лишь одно твое слово. И тогда я украл ее у тебя, чтобы сделать моей мэйхой. Но Дункан… Да, Дункан похитил ее у нас обоих.
Он тяжело склонил голову и поднял руку в жесте, который я начинал ненавидеть, несмотря на множество значений, скрытых в нем — а может, именно благодаря этому.
— Толмоора, — несколько желчно откликнулся я. — Да, Финн, я тоже нахожу это странным. И мне это не слишком-то нравится.
Финн рассмеялся и стиснул руку в кулак:
— Нравится? Богам безразлично, нравится нам это, или нет. Нет. Им нужно лишь, чтобы мы этому служили.
— Вот вы и служите! Не нужно мне это ваше пророчество, я не Чэйсули, я Хомейнский принц!