Песнь Хомейны

— Вон там таверна, — жестом указал Лахлэн. Войдем? Может, здесь нам повезет больше, чем в деревенских харчевнях…

Хотелось бы верить. Конечно, я понимал причины нашего поражения: тяжело просить бедных фермеров отдать нам те жалкие крохи, которые еще оставались у них, и откликнуться на призыв принца, стоящего вне закона. В первую очередь мне были нужны солдаты, а потом уж все остальные.

Я мрачно воззрился на таверну. Такая же, как и все остальные: серая, грязная и обшарпанная.

Перевел взгляд на Лахлэна. Он улыбался — но улыбка его была невеселой, только губы скривились.

— Конечно, мой господин, мы можем пойти в другую — в ту, которая вам больше по нраву. В ту, которую выберете вы сами.

Я спешился, поскользнулся на какой-то дряни и выругался, пытаясь соскрести грязь о вывернутый из мостовой булыжник.

— И эта сойдет. Пошли — и не забудь прихватить свою арфу.

Лахлэн вошел первым — я пропустил его вперед, потом шагнул за порог сам, распахнув узкую дверь.

Я едва успел пригнуться. Потолок был таким низким, что я даже сморщился с неудовольствием. Пол — земляной, плотно утоптанный, но там и тут на нем остались борозды и кучки грязи — словно бы столы и табуреты передвигали не раз.

Передо мной с потолочной балки свисала паутина — я успел заметить и со драть ее раньше, чем она коснулась моего лица. Она тут же прилипла к пальцам, и освободиться от нее мне удалось только вытерев руку о кожу куртки.

С крюка на потемневшей от копоти центральной балки свисал единственный на всю харчевню светильник, еле освещавший зал. На столах чадно горели сальные свечи, почти не дававшие света.

Лахлэна с его арфой здесь встретили радушно. В зале было по меньшей мере человек двадцать, но ему немедленно освободили место, пододвинули табурет и попросили сыграть что-нибудь. Я отыскал свободный стол подле двери, сел и заказал пива, пиво оказалось превосходным — темное, бархатное, крепкое первую кружку я выпил с наслаждением.

Лахлэн тем временем начал петь. Сперва — какую-то веселую застольную, вызвавшую целый шквал восхищенных возгласов: потом — песню о девушке и ее возлюбленном, убитых ее отцом. Эта песня вызвала реакцию менее бурную, он отнюдь не менее восхищенную. И тут-то он. принялся играть Песнь Хомейны…

Допеть до конца, впрочем, ему не удалось. Подвыпивший солиндский солдат в кольчуге вскочил, пошатываясь, из-за своего стола и выхватил меч.

— Измена! — заорал он: я удивился, как он вообще стоит на ногах настолько он был пьян. — То, что ты поешь — измена!

По-хомэйнски он говорил скверно, но, без сомнения, его поняли все — тем более, что с этими словами он поднял сверкающий клинок…

Я мгновенно оказался на ногах и с мечом в руке — но солиндца уже схватили, силой усадили на массивный табурет и обезоружили, клинок со звоном упал на пол, его пинком отшвырнули подальше, Лахлэн положил свою Леди на, стол, его рука лежала на рукояти кинжала.

Четверо удерживали солдата, пятый подошел и встал перед ним.

— Ты здесь один, солиндец, — проговорил он медленно. — Совсем один. Это хомейнская таверна, и все мы здесь хомэйны, мы хотим, чтобы арфист закончил свою песню. А ты будешь сидеть и слушать… иначе с тобой будут говорить по-другому. Свяжите его и заткните ему рот!

Приказание было мгновенно исполнено — солиндца связали по рукам и ногам без особых церемоний, а в рот сунули тряпку. Молодой человек, так уверено отдававший приказы, настороженно оглядел зал. На мгновение пристальный взгляд его глаз, черных в тусклом свете, упал на меня — мне показалось, он рассматривает меня внимательнее, чем прочих.

Он улыбнулся. Ему было лет восемнадцать-девятнадцать, а движения его были такими точными, что он невольно напомнил мне Финна. К тому же он был смугл и черноволос.

— Мы заставили глупца умолкнуть, — спокойно проговорил он. — Теперь пусть арфист закончит свою песню.

Я вложил меч в ножны и медленно опустился на свое место, краем глаза заметив, что возле стены стоят еще несколько человек, вошедших после меня, а дверь заперта. Значит, случай с солиндским солдатом здесь не первый, и это не случайность. Эта мысль заставила меня улыбнуться. Лахлэн окончил песню.

Последняя нота затихла — но никто не говорил ни слова. Меня посетило какое-то странное и не слишком приятное предчувствие, я безуспешно пытался избавиться от него.

— Хорошо спето, — проговорил черноглазый молодой человек. — Похоже, ты неплохо знаешь наши нужды и беды, хоть ты и элласиец.

— Верно, элласиец, — согласился Лахлэн, отпив воды из кружки. — Но я прошел много земель и всегда восхищался Хомейной.

— А что, здесь еще осталось, чем восхищаться? — поинтересовался молодой хомэйн. — Хомейна — земля побежденных.

— Сейчас — да, но разве вы не ждете только того, чтобы вернулся ваш принц?

— Лахлэн, улыбаясь, тронул струну Леди, мгновение нота светло звенела в воздухе, потом затихла. — Слава и гордость прошлых лет может вернуться вновь!

Молодой человек подался вперед:

— Расскажи… ты говоришь, что много путешествуешь — скажи, ты думаешь, Кэриллон знает о тех бедствиях, которые терпим мы? Если ты поешь эту песню везде, где появляешься, должно быть, ты видел и отклик, который она вызывает!

— Страх, — тихо проговорил Лахлэн. — Люди страшатся кары солиндцев. Если Кэриллон решит вновь вернуться домой, какую армию он сможет собрать?

— Страх?.. — молодой человек кивнул. — Верно, есть и страх. Было бы странно, если бы ты не встретил страха в этой земле. Но нам нужен властелин человек, который сможет поднять свою землю на борьбу, — он говорил с истовой верой фанатика, но мне подумалось, что это не безумная и бездумная вера. Им руководила отчаянная решимость — как и мной самим.

— Я не стану лгать, не стану уверять тебя, что это легко, арфист — но мне кажется, что Кэриллон и сейчас сможет найти много сподвижников, готовых встать под его знамена.

Я подумал о фермерах, бормочущих что-то в страхе и топящих горькие раздумья в чаше вина. Я подумал о том, какой отклик прежде встречала песня Лахлэна — я успел начать сомневаться в том, что Хомейна вообще желает моего возвращения…

— Что бы вы сделали, — спросил Лахлэн, — если бы он вернулся?

Хомэйн горько рассмеялся, разом показавшись мне старше своих лет:

— Мы бы присоединились к нему. Ты видишь этих людей? Конечно, их немного, но все же это начало. Да и это еще не все. Мы встречаемся тайно. Мы обдумываем, какую помощь сможем оказать Кэриллону. Мы надеемся на то, что он возвратится.

— Но Беллэм силен, — заметил Лахлэн, снова заставив меня задуматься о том, насколько больше он знает, чем говорит: в его голосе звучала уверенность.

Хомэйн кивнул:

— Он действительно силен, за ним многочисленное войско, которое верно служит ему — и к тому же подле него всегда Тинстар. Но Кэриллон однажды уже привел Чэйсули в Хомейну-Мухаар и едва не победил Айлини. В этот раз, быть может, удача будет сопутствовать ему.

— Только если ему помогут.

— Ему помогут. Лахлэн кивнул:

— Но среди вас есть чужаки. Например, я — хоть я и элласиец.

— Ты арфист, — молодой человек сдвинул брови. — Арфисты — особый случай. А что до этого солиндского пса — он будет убит.

Лахлэн посмотрел в мою сторону:

— А вон тот?

Хомэйн только улыбнулся в ответ. Мгновением позже несколько человек уже стояли за моей спиной, требуя отдать им оружие — кинжал и меч. Я поколебался мгновение, потом передал им оба клинка. Теперь двое хомэйнов стояли за моей спиной, один — слева от меня. Как видно, молодой человек предпочитал не рисковать:

— Разумеется, он тоже будет убит.

Разумеется. Я улыбнулся Лахлэну, тот явно выжидал. Мой кинжал передали молодому человеку, он быстро оглядел его, нахмурился, пытаясь разобрать кэйлдонские руны, потом положил кинжал на стол. Затем ему передали меч. Он с удовольствием осмотрел великолепную заточку клинка, потом увидел врезанные в него руны и изумленно расширил глаза: