Страница 56 из 100
Городничий. Нарочно для такого приятного гостя.
Хлестаков. Покорнейше благодарю, я тоже вас прошу, господа, если приедете ко мне в деревню… Вина тоже были у вас очень хороши, я никак не полагал, чтобы в уездном городишке могли быть они. А это какая была рыба?
Артемий Филипович. Лабардан-с.
Хлестаков. Да, вкусная; я давно такой не ел. Где это мы завтракали? Кажется в больнице.
Артемий Филипович. Так точно-с, в богоугодном заведении.
Хлестаков. Помню, помню, там стояли кровати. [Да именно, там стояли кровати] А больные [Что больные] верно выздоровели? там их [Там что-то их] было немного.
Артемий Филиппович. Человек десять осталось, не больше; а прочие все выздоровели. Это уж так устроено, такой порядок. С тех пор как я принял начальство, может быть вам покажется даже невероятным, [покажется невероятным, но] все как мухи выздоравливают. Больной не успеет войти в лазарет, как уже здоров, и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком.
Городничий. Уж на что, осмелюсь доложить вам, головоломна [многотрудна и головоломна] обязанность здешнего градоначальника! Столько лежит всяких дел, относительно одной чистоты, починки, поправки… словом наиумнейший человек пришел бы в затруднение, [починки, поправки, — так что у иного голова перевернулась] но благодарение богу, всё идет благополучно. Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но верите ли, что даже когда ложишься спать всё думаешь: господи боже ты мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и было довольно… Наградит ли оно или нет, конечно в его воле, по крайней мере я буду спокоен в сердце. Когда в городе во всем порядок, улицы выметены, арестанты хорошо содержатся, пьяниц мало… то чего ж мне больше? ей, ей, и почестей никаких не хочу. Оно конечно заманчиво, но пред добродетелью всё прах и суета.
Артемий Филипович (в сторону). Эка, бездельник как расписывает! дал же бог такой дар! [Дан же ему такой дар]
Хлестаков. Да, я и сам люблю этак иногда заумствоваться и пофилософствовать: так знаете иногда прозой, а иногда и стишки выкинутся.
Бобчинский, Добчинскому. Справедливо, всё справедливо, Петр Иванович. Замечания такие… видно, что наукам учился.
Хлестаков. Скажите пожалуста; нет ли у вас тут таких обществ, где бы можно было например этак поиграть в карты.
Городничий (в сторону). Эге, знаем, голубчик, в чей огород камешки бросают! (Вслух) Боже сохрани! здесь и слуху нет о таких обществах. Я карт и в руки никогда не брал; [Я карты в руки не брал] даже не знаю, как играть в эти карты. Смотреть никогда не мог на них равнодушно: и если случится увидеть этак какого-нибудь бубнового короля или что-нибудь другое, [какого-нибудь бубнового валета или туза какова] то такое омерзение нападет, что просто плюнешь. [просто плюнешь (плюет)] Раз как-то случилось, забавляя детей выстроил [случилось выстроить, забавляя детей] будку из карт, да после того всю ночь снились, проклятые. Бог с ними, как можно, чтобы такое драгоценное [чтобы драгоценное] время убивать на них.
Лука Лукич, в сторону. А у меня, подлец, выпонтировал вчера сто рублей.
Городничий. Лучше ж я употреблю это время на пользу государственную.
Хлестаков. Нет, вы напрасно говорите. Это всё зависит от того, как кто играет: конечно, если кто забастует, тогда как нужно ему гнуть от трех углов… Нет, иногда очень заманчиво поиграть. [Хлестаков. Да конечно… Впрочем вы напрасно говорите, иногда очень заманчиво поиграть в карты, мне случалось…]
Те же, Анна Андреевна и Марья Антоновна.
Городничий. Осмелюсь представить вам семейство мое: жена и дочь.
Хлестаков, раскланиваясь. Как я счастлив, сударыня, что имею удовольствие вас видеть.
Анна Андреевна. Нам еще более приятно видеть такую особу.
Хлестаков (рисуясь). [“рисуясь” нет. ] Помилуйте, сударыня, совершенно напротив: мне еще приятнее.
Анна Андреевна. Прошу покорно садиться.
Хлестаков. Возле вас стоять уже есть счастие; впрочем, если вы так уже непременно хотите, я сяду. Как я счастлив, что наконец сижу возле вас. [возле вас так близко]
Анна Андреевна. Помилуйте, [Помилуйте-с] я никак не смею на свой счет… Я думаю, вам после столицы вояжировка показалась очень неприятною. [очень скучною. ]
Хлестаков. Чрезвычайно неприятна. [Чрезвычайно скучна] Знаете, сделавши привычку жить в свете, пользоваться всеми удобствами [всеми удовольствиями] и вдруг после этого в какой-нибудь дороге [в какой-нибудь скверной дороге] … не встретишься с образованным человеком, с которым бы можно поговорить о чем-нибудь; станционные смотрители чрезвычайные невежи и совершенно без воспитания [такие невежи, народ без воспитания] … Если б, признаюсь, не такой случай, как теперь, который меня вознаградил совершенно (посматривая на Анну Андреевну), [(посматривая на Марью Антоновну)] то я совсем не нашелся бы. [то я не знаю, что бы со мною было. ]
Анна Андреевна. В самом деле, как вам должно быть неприятно.
Хлестаков. Впрочем, сударыня, в эту минуту мне очень приятно.
Анна Андреевна. Вы делаете много чести. Я этого не заслуживаю.
Хлестаков. Отчего же не заслуживаете? вы, сударыня, очень заслуживаете.
Анна Андреевна. Я живу в деревне…
Хлестаков. Да, конечно; впрочем, деревня тоже имеет приятности: [тоже приятно] ручейки, хижинки, зефиры!.. Я, сударыня, служу в Петербурге с большою выгодою. Это правда, что на мне небольшой чин. Уж никак не больше коллежского ассесора, даже немножко меньше. Но за то меня [Но зато уж меня] вся канцелярия знает и начальник отделения совершенно со мной на дружеской ноге. Этак, ударит по плечу: “Приходи, братец, обедать”. Правду сказать, я уж за то и делаю много. [Ну и то сказать, что уж зато я и делаю много, в канцелярии без меня была бы страшная ералаш. ] Вы может быть думаете, что я принадлежу к тем, которые только переписывают бумаги, о нет, совсем нет! я только приду и скажу: [приду сказать] это вот так, это вот так, — а там уже чиновник для письма сию минуту пером: тр… тр… так это всё скоро. [а там уж сейчас чиновник для письма так это всё скоро. ] Мне там уж и кресло стоит особенно, как будто столоначальнику: право. И сторож летит еще на лестнице за мною с щеткою: позвольте. Иван Александрович, я вам, говорит, сапоги [я вам сапоги] почищу. (Городничему.) Что вы, господа, стоите? пожалуста садитесь!