Страница 54 из 100
Слуга. Изволили спрашивать?
Хлестаков. Да; подай счет.
Слуга. Я уж давича подал вам другой счет.
Хлестаков. Я уж не помню твоих глупых счетов. Говори, сколько там?
Слуга. Вы изволили в первый день спросить обед; а на другой день только закусили семги и потом пошли всё в долг брать. [пошли в долг брать]
Хлестаков. Дурак, еще начал высчитывать. — Всего сколько следует?
Городничий. Да вы не извольте беспокоиться, он подождет; (слуге) пошел вон, тебе пришлют.
Хлестаков. В самом деле и то правда (прячет деньги. Слуга уходит. В дверь выглядывает Бобчинский.)
Городничий, Хлестаков, Добчинский.
Городничий. Не угодно ли будет вам осмотреть теперь некоторые заведения в нашем городе, как-то богоугодные и другие.
Хлестаков. А что там такое?
Городничий. А так, посмотрите какое у нас течение дел [посмотрите какой у нас порядок, течение дел] … знаете это для наблюдательного ума хорошо; тут можно много полезного вывести. [можно вывести много полезного]
Хлестаков. С большим удовольствием [Извольте, с большим удовольствием] я готов.
(Бобчинский выставляет голову в дверь).
Городничий. Также если будет ваше желание оттуда в уездное училище, осмотреть порядок, в каком преподаются у нас науки.
Хлестаков. Извольте, извольте.
Городничий. Потом, если пожелаете посетить острог [В рукописи описка: “остров”] и городские тюрьмы — рассмотрите [посмотрите] как у нас содержатся преступники.
Хлестаков. Да, тюрьмы… нет лучше я посмотрю богоугодные заведения.
Городничий. Как вам угодно. Как вы намерены: в своем экипаже или вместе со мною на дрожках?
Хлестаков. Да я лучше с вами на дрожках поеду. [поеду на дрожках]
Городничий (Добчинскому). Ну, Петр Иванович, вам теперь нет места.
Добчинский. Ничего, я так.
Городничий. Вы побегите наскоро ко мне и скажите жене моей, или лучше я дам вам записочку. (Хлестакову) Осмелюсь ли я попросить позволения написать в вашем присутствии одну строчку [одну только строчку] к жене, чтоб она приготовилась к принятию почтенного гостя.
Хлестаков. Зачем беспокоиться; [О помилуйте, зачем беспокоиться] впрочем извольте, напишите: вот тут и чернила, только бумаги не знаю… Разве на этом счете.
Городничий. Я здесь напишу [Я здесь напишу; снесите как можно поскорее] (пишет и отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается, и подслушивавший с другой стороны Бобчинский [и подслушивающий Бобчинский] летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается).
Хлестаков. Что? не ушиблись ли вы где-нибудь?
Бобчинский. Ничего, ничего; только сверх носа небольшая нашлепка. Я забегу к Християну Ивановичу, он даст мне пластыря и всё пройдет.
Городничий (делая [делает] Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову). Прошу покорнейше, пожалуйте! а слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан; (Осипу) любезнейший, ты перенеси всё ко мне, к городничему, тебе всякой покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за ним, но оборотившись [но оборотясь] говорит с укоризной Бобчинскому) уж и вы! не нашли другого места упасть! и растянулся [Э, протянулся здесь] как чорт знает что такое. (Уходит; за ним Бобчинский; занавесь опускается.)
ДЕЙСТВИЕ III
Комната первого действия.
Анна Андреевна, Марья Антоновна стоят у окна в тех же самых положениях.
Анна Андреевна. Ну вот, уж целый час дожидаемся, а всё ты с своим глупым жеманством: совершенно оделась, нет еще нужно копаться [нужно булавочку] … Было бы не слушать ее вовсе. Экая досада! как нарочно ни души! как будто бы вымерло всё.
Марья Антоновна. Да, право, маминька, чрез минуты две [через минуту] всё узнаем. Уж скоро Авдотья должна притти (всматривается в окно и вскрикивает). Ах, маминька, маминька! кто-то идет, вон в конце улицы. [Кто-то идет в конце улицы]
Анна Андреевна. Где идет? у тебя вечно какие-нибудь фантазии; ну да, идет. Кто ж это идет? небольшого роста [“Небольшого роста” нет] … во фраке… кто ж это? А? это, однако ж, досадно! кто ж бы это такой был?
Марья Антоновна. Это Добчинский, маминька.
Анна Андреевна. Какой Добчинский? тебе всегда вдруг вообразится этакое! совсем не Добчинский. (Машет платком.) Эй вы, ступайте сюда! скорее!
Марья Антоновна. Право, маминька, Добчинский.
Анна Андреевна. Ну вот: нарочно, чтобы только поспорить. Говорят тебе не Добчинский.
Марья Антоновна. А что? а что, маминька? видите, что Добчинский.
Анна Андреевна. Ну да Добчинский, теперь я вижу; из чего же ты споришь (кричит в окно) скорей, скорей! вы тихо идете. [Скорей, скорей! (слышен издали невнятный голос). А! Я говорю скорее, вы тихо идете] Ну что, где они? А? да говори же [А? что ж там, что там такое? Да говорите же] оттуда, всё равно. Что? очень строгой? А? а муж, муж? (Немного отступя от окна с дасадою) Такой глупый: до тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!
Те же и Добчинский.
Анна Андреевна. Ну скажите пожалуста: ну, не совестно ли вам? я на вас одних полагалась как на порядочного человека: все вдруг выбежали и вы туда ж за ними! и я вот ни от кого до сих пор толку не доберусь, не стыдно ли вам! я у вас крестила вашего Ваничку и Лизаньку, а вы вот как со мною поступили!
Добчинский. Ей богу, кумушка, так бежал засвидетельствовать почтение, что не могу духу перевесть. Мое почтение, Марья Антоновна.
Марья Антоновна. Здравствуйте, Петр Иванович.
Анна Андреевна. Ну, что? ну рассказывайте: что я как там?
Добчинский. Антон Антонович прислал вам записочку.
Анна Андреевна. Ну, да он кто такой? Генерал?
Добчинский. Нет, не генерал, а не уступит генералу. Такое образование и важные поступки.
Анна Андреевна. А! так это тот самый, о котором было писано мужу. [А, так это точно тот, о котором мужу писано. ]
Добчинский. Настоящий. Я это первый открыл вместе с Петром Ивановичем.
Анна Андреевна. Ну расскажите: что и как? [что, как?]
Добчинский. Да, слава богу, всё благополучно. Сначала он принял было Антон Антоновича немного сурово; сердился и говорил, что и в гостиннице всё нехорошо, и к нему не поедет, и что он не хочет сидеть за него в тюрьме, но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли и, слава богу, всё пошло хорошо. Они теперь поехали осматривать богоугодные заведения… а то, признаюсь, уже Антон Антонович думали не было ли тайного доноса; я сам тоже перетрухнул немножко.