Монте Верита

Оглядевшись по сторонам, я увидел, что Анна ждет меня в башне наверху. Они расступились, дав мне пройти, и я обратил внимание, что Анна, единственная из всех, одета в белое длинное платье с капюшоном. Башня была очень высокой, устремленной в небеса. Характерно, что Анна сидела на верхней ступеньке башни в той же позе – я хорошо ее запомнил, – как когда-то у камина в их гостиной: высоко подняв колено и опершись на него локтем. Сегодня было вчера. Сегодня было двадцать шесть лет назад и мы снова сидели вдвоем в их поместье в Шропшире. Сейчас от нее исходила та же тишина, что и тогда. Мне хотелось упасть перед ней на колени и робко коснуться ее руки, но вместо этого я приблизился и встал у стены, скрестив руки.

– Итак, ты наконец нашел это, – сказала она, – тебе понадобилось немного времени.

Ее голос звучал так же спокойно и мягко, он совсем не изменился.

– Это ты привела меня сюда? – спросил я. – Это ты позвала меня, когда самолет попал в аварию?

Она засмеялась, я никогда не расставался с ней. Время остановилось на Монте-Верита.

– Мне хотелось, чтобы ты пришел гораздо раньше, – продолжала она, – но ты удалился от меня в мыслях. Как бы повесил трубку. Для телефонного разговора всегда нужны двое. У вас это по-прежнему так?

– Да, – ответил я, – и у аппаратов для контакта есть клапаны. Но у сознания таких возможностей, увы, не существует.

– Твое сознание много лет было как запертый ящик, – сказала она, – какая жалость, у нас нашлось бы столько общего. Виктор должен был делиться со мной своими размышлениями в письмах. А тебе этого не потребовалось бы.

Думаю, что в эту минуту во мне пробудилась первая надежда. Я должен был осторожно расчистить ей путь.

– Ты прочла наши письма? – спросил я. – Ты знаешь, что он умирает?

– Да, – ответила она, – он болен уже много недель. Вот почему я хотела, чтобы ты был здесь в это время, чтобы ты был с ним, когда он умрет. Он почувствует себя лучше, если ты вернешься и расскажешь, что говорил со мной.

Он будет счастлив.

– Но почему ты сама не придешь к нему?

– Лучше так, – заметила она. – Тогда он сможет сохранить свою мечту.

Его мечту? Что она имела в виду? Что они здесь, на Монте-Верита, не всесильны? Она поняла, что им грозит беда.

– Анна, – начал я, – я сделаю все, что ты захочешь. Я вернусь к Виктору и буду с ним до конца. Но времени очень мало. Тебя и других подстерегает серьезная опасность. Завтра, а может быть, даже сегодня вечером люди из долины явятся на Монте-Верита, ворвутся сюда, разрушат монастырь и убьют вас. Тебе необходимо скрыться до их прихода. Если у вас нет возможности спастись, то позволь мне что-то сделать и помочь. Мы не так далеко от цивилизации, и это вполне осуществимо. Я могу спуститься в долину, вызвать по телефону полицию, войска, прибегнуть к силе закона…

Мои слова как бы повисли в воздухе, ведь и мне самому эти планы были не до конца ясны, но я хотел, чтобы она поверила мне, почувствовала, что на меня можно положиться.

– Суть в том, – сказал я, – что отныне вы не сможете больше здесь жить.

Если мне удастся предотвратить их нападение сейчас, а это маловероятно, то оно произойдет на следующей неделе, в следующем месяце. Дни вашей безопасности сочтены. Ты столько лет живешь в уединении и не понимаешь, что творится в мире. Даже эта страна расколота надвое подозрительностью, и люди из долины – уже не суеверные крестьяне прошлых лет, у них современное оружие, и они готовы на все. Вам не спастись на Монте-Верита.

Анна ничего не ответила мне. Она сидела на ступеньке, слушая меня, далекая и молчаливая, в белом платье с капюшоном.

– Анна, – продолжал я, – Виктор умирает. Быть может, его уже нет в живых. Когда ты оставила его, он не сумел тебе помочь. Но я смогу. Я всегда любил тебя. Нет смысла говорить тебе об этом сейчас. Ты сама должна была догадаться. Уйдя на Монте-Верита двадцать шесть лет назад, ты разрушила жизнь не только Виктору, но и мне. Но сейчас это уже не имеет значения. Я снова нашел тебя. В мире есть пустынные места, уединенные уголки, недоступные для цивилизации. Мы сможем жить там вдвоем или с другими обитателями монастыря, если они захотят отправиться вслед за нами. У меня достаточно денег, тебе ни о чем не придется беспокоиться.

Я увидел мысленным взором, как обсуждаю практические вопросы в консульствах и посольствах, достаю паспорта, другие документы, одежду. Я также увидел карту мира и начал думать о горных хребтах от Южной Америки до Гималаев, от Гималаев до Африки или о северных просторах Канады и Гренландии, все еще неизведанных и необжитых. Были и бесчисленные, никем не заселенные острова, куда залетают лишь морские птицы. Гора или остров, поросшие кустарником прерии или пустыни, непроходимые леса или Арктика – я не знал, что предпочтет Анна. Но я не видел ее целую вечность и мечтал только об одном – остаться с ней навсегда.

Теперь это стало возможно, потому что Виктор, имевший на нее все законные права, умирал. Я говорил жестко. Я сказал правду. Я ничего не утаил от нее и решил ждать, что она мне ответит.

Анна засмеялась тем ласковым смехом, который я так любил и хорошо помнил. Мне захотелось подойти и обнять ее – в этом смехе звучали радость, надежда, сила.

– Ну как? – спросил я.

Она поднялась, подошла и, очень спокойная, встала рядом со мной.

– Был когда-то человек, – сказала она, – который зашел в кассу вокзала в Ватерлоо и срывающимся от волнения голосом попросил продать ему билет в Рай.

Только туда, а не обратно. И, когда ему объяснили, что такого места на земле нет, он схватил чернильницу и швырнул ее в лицо кассиру. Явилась полиция, человека увезли и посадили в тюрьму. Похоже, что и ты попросил у меня сейчас билет в Рай. Здесь – гора Истины, а это совсем иное.

Я был удивлен, даже разгневан. Она не приняла всерьез ни одного слова из моих планов и вздумала надо мной посмеяться.

– Что же ты тогда предлагаешь? – спросил я. – Ждать здесь, за этими стенами, людей из долины, которые придут и все разрушат?

– Не беспокойся о нас, – ответила она, – мы знаем, что нам надо делать.

Она говорила равнодушно, как о не слишком-то важном событии, и я с ужасом осознал, что будущее, задуманное мной для нас обоих, начинает от меня ускользать.

– Значит, ты владеешь каким-то секретом? – задал я вопрос, чуть ли не обвиняя ее. – Ты способна сотворить чудо и спасти себя и других? А как же я?

Ты не возьмешь меня с собой?

– Ты сам не пойдешь, – твердо заключила она, – чтобы создать Монте-Верита, как ты знаешь, потребовалось время. Это труднее, чем ходить полуобнаженным и поклоняться солнцу.

– Я понимаю, – согласился я, – и готов начать все сначала, познать новые ценности. Я не принес миру пользы. Талант, труд, успех – все суета сует. Но если бы я мог быть с тобой?

– Как со мной? – переспросила она.

Я растерялся, не зная, что ей сказать, вопрос был задан внезапно и очень прямо. В душе мне, конечно, хотелось всего того, что от века происходило между мужчиной и женщиной, но не сразу, а потом, когда мы найдем нашу другую гору или пустыню или любое место, где можно будет скрыться от мира. Не стоило напоминать ей сейчас об этом, хотя бы она и позволила мне.

– Я люблю тебя и всегда любил. Разве этого недостаточно? – спросил я.

– Нет, – по-прежнему твердо ответила она, – не на Монте-Верита.

Анна откинула свой капюшон, и я увидел ее лицо. Мне стало жутко, я застыл на месте и на мгновение лишился дара речи. От шока мое сердце почти не билось. Одна сторона ее лица была полностью выедена, обезображена, чудовищна. Болезнь уничтожила ее бровь, щеку, шею, покрыла пятнами и иссушила кожу. Глаза, которые я так любил, потускнели и глубоко запали.

– Видишь, – сказала Анна, – это вовсе не Рай.

Думаю, что я отвернулся. Не помню. Знаю только, что я прижался к башне и поглядел вниз, в бездну, но ничего не увидел, кроме гряды облаков, скрывавших от меня мир.

– Это случалось и с другими, – продолжала она, – но они умирали. Если я пережила их, то просто потому, что оказалась крепче. Проказа никого не щадит, даже мнимых бессмертных на Монте-Верита. Но поверь, это меня больше не волнует. Я ни о чем не жалею. Помнишь, я когда-то сказала тебе – уходя в горы, мы должны отдать им все. Так я и сделала. Я давно уже не страдаю, и обо мне не нужно страдать.