Ни шагу назад!

— Снаряды есть, патроны тоже есть. Встанем на дороге, будем драться до последнего. Кто «против» — может уходить. Кто «за» — оставайтесь. Не буду мешать вам думать.

С этими словами вылезаю наружу и осматриваюсь. Бинокль цел, так что видно далеко. Обшариваю окрестности. Недалеко холмы, отличное место для засады. Как раз по обеим сторонам дороги. Далеко позади, на Западе вздымаются дымные столбы. Это горят подожжённые поля и дома. Самое обидное, что пробираемся сами не зная куда. Карта давно кончилась, и спросить не у кого. А сами мы не местные. Окрестностей не ведаем. Проходит минут пятнадцать, сквозь броню слышен гул голосов, но о чём говорят — не разобрать. Наконец выбираются, на меня не смотрят, это плохо.

— Ты, командир, извини, но мы пойдём. Не поминай лихом, если что…

Ребята разворачиваются и уходят в сторону от дороги, в жаркую дымную степь. Не стрелять же им в спину? Свои ведь, русские… Лезу в карман комбинезона. Там, на дне кармана лежит мой НЗ, последняя горсть самосада, найденная в пустом селе. Сворачиваю козью ножку, затем долго чиркаю зажигалкой. Наконец делаю первую затяжку. Сразу начинает кружиться голова и резь в желудке. Это с голодухи. Зато дым прочищает мозги. Лихорадочно соображаю, что делать дальше. Пока — добраться до замеченных мной холмов. Залезаю на место механика — водителя. Аккумулятор давно приказал долго жить, и я запускаю мотор сжатым воздухом. Его уверенный рокот волшебным образом придаёт мне силы. Включаю передачу, добавляю газ — поехали!..

До холмов получается около семи километров, если верить счётчику. Забираюсь на верх и не верю своим глазам: в низине — какие то цистерны. Штук шесть «ЗИС-5» с ёмкостями. Может, топливо?! Пусть даже бензин или лигроин, чёрт с ним! Лишь бы горело! Торможу, хватаю «ППШ», оставленный мне, и спешу к грузовикам. Пусто, никого! Обстукиваю бензобаки — сухо. Понятно. Тоже ехали, пока горючее не иссякло. А что же внутри цистерн? Взбираюсь в кузов, откидываю крышку люка, и в нос шибает густой сивушный запах. Спирт! Вот это «повезло», называется! Разочарованый, спрыгиваю на землю, надо проверить кабины. Может, что съестное осталось? Но, увы, поиски приводят к тому, что я становлюсь счастливым обладателем двух винтовок, одной гранаты и женской расчёски. Всё. Больше — ничего нет. Возвращаюсь к «КВ», открываю крышки баков. Уже сухо. Только в одном ещё попахивает соляром. Что же делать? Остаётся только «последний и решительный», как в «Интернационале» поётся… Обхожу холмы в поисках удобной позиции. Наконец вроде выбрал нормальное место. И видно хорошо всё вокруг, и не обойти меня, вокруг овраги. Один только путь, по дороге, мне в лоб. А уж тут то я просто не дамся, лоб у меня толстый… И пушка неплохая. Даже очень неплохая. Снарядов на приличный бой хватит… Перегоняю танк на позицию. Теперь остаётся только ждать. На меня снисходит спокойствие. Какое то странное спокойствие. Да, я знаю, что умру. Но умру как солдат, как воин, как тысячи и тысячи до меня и после меня. С чувством выполненной обязанности защищать Родину. И кто-то когда-нибудь скажет: он выполнил свой долг…

Мучительно тянется время. В небе иногда проплывают разлапистые кресты фашистских самолётов. Они тянутся на Восток, бомбить наши города и сёла, сбрасывать смерть на головы беззащитных беженцев. Если бы я мог!.. Что-то сделать такое, от чего ни один гад не смог бы пачкать голубую глубину в вышине! Но и на земле можно врезать от души по коричневой нечисти. Вдалеке показывается столб пыли. Вот они, сволочи! Настал и мой час! Я спускаюсь в башню, наглухо задраиваю люк. Впервые я иду в бой с закрытой броневой крышкой. Раньше ремнём подвязывал. А сейчас — нет. Поскольку бежать не собираюсь. Смахиваю со лба внезапно выступивший пот, глаз вжимается в резиновый наконечник прицела. Да, это не немецкая оптика, но тоже не подведёт. Вращая рукоятки, навожу ствол на начало пыльного столба. Ну, давайте, гады! Ближе! Я жду вас! В стволе бронебойный, нога на педали спуска. Ещё триста метров, ещё сто… С матом отдёргиваю ногу — оптика послушно приближает угловатый силуэт «ГАЗика», через мгновение различаю, что в кузове полно народу, пестреющего повязками. Когда-то белоснежные бинты усыпаны пылью, сквозь которую выступили тёмные пятна крови. Но все с оружием. Над досками бортов торчат стволы винтовок, поблёскивают штыки. Достаю из держателя «ДТ», беру два запасных диска и выбираюсь наружу. Залегаю рядом с танком, но поближе к дороге. Между тем «ГАЗ-АА» уже совсем близко, поднимаюсь с пулемётом наперевес и машу рукой. Скрип тормозов, писк разболтанных рессор, стрельба в не регулированном, перегретом двигателе. Грузовик, взметая столбы песка, резко тормозит. Его разворачивает поперёк дороги, а на меня вдоль бортов устремляются стволы пулемётов и винтовок.

— Стой! Кто такие?

— А ты кто сам будешь?

Я показываю в сторону кучи нарубленных мной веток, из-за которых торчит ствол пушки.

— Майор Столяров, командир батальона бронетанковой бригады.

Дверь распахивается, и из кабины выпрыгивает женщина-санинструктор. На её петлицах медицинские знаки различия.

— Военврач третьего ранга Крупицина.

По виду она мне ровесница. Измученное лицо, покрытое серой пылью, в глазах — тоска.

— Товарищ майор, наши далеко? У меня двадцать человек тяжёлых, срочно нужна операционная.

— Простите, товарищ военврач, не знаю. Я здесь один.

— Как… Один?

— Танк без горючего, буду драться. Полчаса назад в ту сторону прошли немецкие самолёты. Это пикировщики, а они далеко не летают. Думаю, что километров через пятьдесят вы до наших доберётесь. И, извините, у вас покушать чего не найдётся? Три дня крошки во рту не было…

Она смотрит на меня испытующим взглядом, затем лезет в свою полевую сумку и достаёт оттуда два ржаных сухаря. Подаёт мне.

— Больше ничего, товарищ майор. И… спасибо вам.

Протягивает неожиданно крепкую руку. Рукопожатие.

— Вы езжайте. Да, чуть не забыл, там, в низине четыре цистерны со спиртом, на всякий случай, может, пригодиться…

Она кивает, затем обращается к раненым:

— Ребята, вы уж потерпите, немного осталось…

Затем устало лезет в кабину. Мотор фыркает, грузовик трогается и исчезает в пыли. Я жадно грызу сухарь, прихлёбывая из фляжки горячую от солнца воду. У глаз — бинокль…