Солнце отца

Она отвечала на каждое его прикосновение так, будто с кончиков его пальцев срывались молнии. Он освободил себя из хватки ее бедер и подвинулся так, чтобы ее тело оказалось перед ним открытым для изучения. Магни не видел Сольвейг, но очень хорошо помнил, как выглядит ее прекрасное тело. Каждый дюйм — кроме того немногого, что скрывалось меж ее бедер. Она вздрогнула и выдохнула, легко застонав; ее грудь трепетала в его руках. Наконец Сольвейг оторвалась от его губ и втянула в себя воздух, еще и еще, пока не наполнились легкие.

— Магни! — это был одновременно крик и шепот. Приказ и мольба. — Пожалуйста!

Его губы оказались свободны, и Магни наклонился, чтобы сжать жемчужину ее соска меж зубов. Он не кусал, нет, сегодня была ночь нежной любви, но она дернулась и вцепилась в него, схватила его за волосы, будто чтобы удержать на месте. И он позволил себе опустить руку, скользнуть по ее животу и ниже, к завиткам мягких волос.

— О, — выдохнула Сольвейг почти беззвучно. — Магни.

Посасывая ее сосок, он скользнул пальцами между ее ног, к нежным складкам. Сольвейг не была такой влажной, как он надеялся, но была горячее, чем он мог себе представить. Его палец проник в нее, и ее бедра дернулись вверх и застыли в воздухе, как будто она плыла.

— Еще, еще, еще.

Задолго до того, как он познал это сам, другой мальчик объяснил Магни, что удовольствие от соединения тел — это как почесывание зудящего места. Он сказал, что можно делать это и самому. Мальчик тогда был старше, а самому Магни было тогда девять или десять лет, так что не было причин не верить, но звучало это странно.

Теперь, когда у него был собственный опыт, объяснения Эрика казались и одновременно страшно далекими от правды, и одновременно точными. Магни улыбнулся, двигая пальцем вверх и вниз, лаская узелок, дающий Сольвейг такое неистовое наслаждение, лишь чуть поскребывая ногтем, как будто и правда чесал зудящее место. Ее тело содрогалось от каждого движения пальца.

Он потерял ритм, когда она села.

— Сольвейг?

Она схватила его руку и вернула на место.

— Не останавливайся. Но я… я трогала себя и раньше, и я… это… я… думала, что знаю…

Они говорили шепотом. Засмеявшись, тоже очень тихо, он тоже сел.

— Я знаю. Когда делаешь это сам, ощущения совсем другие.

Он переместился Сольвейг за спину и потянул ее на себя, чтобы она откинулась ему на грудь. Потом зарылся лицом в ее шею и нежно прикусил кожу. Поймав ее грудь одной рукой, он опустил другую между ее ног, чтобы снова найти ее «зуд».

Сольвейг нашла удовольствие почти сразу, впиваясь пальцами в его бедра, захватывая кожу. Ее тело напряглось, ноги заскользили по шерсти, но Сольвейг не издала ни звука. Ее соки потекли по его пальцам. Она пришла к освобождению дико и дрожала в его руках почти вечность — и все молча.

Он перестал возбуждать ее тело, но не двинулся. Так и держал ее, оставив руки там же, где были, пока Сольвейг успокаивались.

— Понимаю, почему родители делают это так часто, — пробормотала она, и Маги усмехнулся.

Ну конечно. Она видела соитие всю свою жизнь, как и он. Немногое, кроме, пожалуй, ощущений, оставалось для нее тайной. Неудивительно, что Сольвейг не смущалась. По правде говоря, он встречал немного застенчивых девушек. Застенчивость не была обычным делом среди людей их народа, среди людей, которые жили очень близко друг к другу, иногда даже не отделенные друг от друга стенами, всю жизнь. Магни даже удивился, что ожидал такого от Сольвейг.

Но все-таки он хотел, чтобы она принадлежала только ему. Его сокровище, недоступное другим.

— Ты хочешь еще? Ты хочешь быть со мной, пусть даже это и будет больно? — Она была такой мокрой теперь, что лучшего времени для вопроса и не найти.

Сольвейг кивнула и попыталась лечь, но Магни придумал кое-что получше. Он поймал ее и заставил подняться. Понимая, что он намерен сделать, она помогла ему, повернувшись так, чтобы сесть лицом к нему, на его бедра. Его плоть выскользнула из бриджей и встала меж ними, как копье, так явно, что даже темнота не могла помешать им это почувствовать.

— Хочешь, чтобы я тебя потрогала? — Ее рука сомкнулась вокруг него, и Магни едва не потерял контроль.

Он обхватил ее руку своей.

— Нет. Я не выдержу долго. Коснешься меня в другой раз. А сейчас опустись на меня. Наполни себя мной и остановись, когда захочешь. Если захочешь.

Она поднялась на колени и подалась ближе. Его рука все еще удерживала ее руку сомкнутой на его плоти, и они держали ее вместе, когда Сольвейг осторожно на нее опустилась.

— Ах, боги, — хрипло выдохнул он, когда ее тело приняло его и сжало — даже сильнее, чем его собственная рука.

Она еще не опустилась так, чтобы коснуться их сомкнутых рук, когда Магни почувствовал тонкую преграду, которая без всяких сомнений подтверждала, что Сольвейг никому еще не принадлежала. Кончик его плоти толкнулся в преграду, и Сольвейг выдохнула и приподнялась.

— Это оно?

Он кивнул, а потом вспомнил, что она его не видит.

— Да. Больно будет, когда эта преграда разорвется.

— И сейчас больно. Жжет.

— Ты очень узкая. Я думаю, это от растяжения.

— Да. Похоже на то. Ты большой. — Она засмеялась. — Ты гордишься этим?

По правде говоря, в обычных обстоятельствах он бы гордился своим размером. Мальчишки всегда мерились этим друг с другом, и стесняться ему было нечего. Но сейчас он думал только о ее боли. И все же ему нравилось ее чувство юмора, оно говорило о том, что ей с ним легко — и самому Магни становилось легче.

— У меня могучий меч!

Она хлопнула его по животу.

— Ну да. Давай посмотрим, каков этот меч в деле. — Она убрала свою руку с его плоти, одновременно убрав и его руку тоже, и полностью опустилась на него.

Ощущение было настолько взрывным и глубоким, что Магни стал твердым как железо и камень от головы до самых кончиков пальцев. Они оба ничего не видели, и это обострило остальные чувства, особенно осязание, и Магни теперь мог чувствовать каждый трепет Сольвейг снаружи и внутри. Горячая и мягкая, твердая и влажная, она содрогалась на нем так, будто сама жизнь заключалась в их соединении.

Сольвейг молчала. Ее пальцы впились в его плечи, он чувствовал, как она напряжена. Он попытался вдохнуть — глубоко, чтобы найти в себе силы заговорить.

— Сольвейг? — его голос скрежетал, как корабль по песку.

— Болит. — Сдавленный выдох.

Слово пронзило его насквозь.

— Прости. Поднимись. Я не хочу…

— Нет! — Она забыла, что нужно шептать. — Я хочу. Я хочу, чтобы ты тоже почувствовал. Чтобы ты узнал то же, что позволил узнать мне.

— Но необязательно должно быть больно. Ты можешь коснуться меня руками.

Она сжалась на нем, и она застонали, каждый по своей причине.

— Я хочу этого.

Он ухватил ее за бедра и заставил остаться на месте.

— Я не хочу, чтобы тебе было больно из-за меня. Не делай этого со мной.

Его тело хотело ее, неважно, что ей было больно, неважно, что говорил разум, и Магни пришлось напрягать всю свою волю, чтобы заставить себя просить ее остановиться. Когда она напряглась снова, вся его воля испарилась. Он застонал и попытался заговорить, но не смог.

— С каждым разом, как я двигаюсь, болит все меньше, — сказала она, и он решил поверить и сдаться за них обоих. Он отпустил ее бедра и обнял ее, чтобы найти ее губы своими губами в темноте.