Царь-девица

Ох, взор его синий!

Роток его алый!

«Глянь, чтой-то пучина

Пошаливать стала!»

— В сочельник крещенский,

Что ль, парень, рожден?

У баб деревенских,

Что ль, врать обучён?

«Да нет, старина!

Ровно мóрок какой-то.

Гляди, — не волна уж:

Гривастая тройка!»

— Ври, дурь-ты-деревня,

Лещу да ершу!

Дай, лучше-ка гребнем

Копну расчешу!

«Врешь, совья ты старость,

Подземная шахта!

Что там за Царь-Парус

Встает на водах-то?»

— Не видишь глазами, —

Гадай на бобах!

Я, что ли, хозяин

На грозных водах? —

Глаза-то всё шире,

А змейка-то колет…

— Спи, свет, спи, соколик! —

Уж руки как гири,

Уж ноги как гири,

Лоб налит свинцом…

Не пить ей в трактире

Чайку с молодцом!

Но спорит, но всю свою мощь собирает,

Не пальцами веки себе разрывает…

Качнется — очнется: «Ой сплю, невтерпеж!»

Какой уж, какой тут любовный крутёж!

Красный загар,

Меченый лоб.

«Дядька, пожар!»

Закрылся глазок.

Ручку разжал,

Звякнул серьгой.

— Дядька, пожар! —

Закрылся другой.

Так и спит с последним криком,

С ротиком полуоткрытым.

Весь кафтан-ему-шнуровку

Расстегнула на груди.

Держит сонную головку

На полвздоха от груди.

Дышит? — Нет?

Дышит? — Да?

Наклонила лик сусальный

Над своей грудною сталью:

Есть ли, нет ли след вздыхальный?

Да, надышан круг!

Да!

Радость — молнией

В глазах, — зóлотом!

Радость — молнией!

Горе — молотом!

«А если уж жив он, —

Чего ж он лежит-то?

А если уж дышит, —

Чего ж он не слышит?»

Бог пó морю ветром пишет!

Брови сильные стянув,

Взор свой — как орлица клюв —

В спящего вонзает.

Весь из памяти — букварь!

Растерялась Дева-Царь,

Что сказать — не знает.

В грудь, прямую как доска,

Втиснула два кулачка:

Усмиряет смуту.

— Ох, лентяй ты наш, лентяй!

И от пушечного, чай,

Не вздрогнет — салюту! —

Как бы листвой

Затрёсся дуб.

Как пес цепной

Смех — с дерзких губ.

«Агу, агу, младенец!»

Хохочет, подбоченясь.

Всё — как метлою замела!

Всё — как водою залила!

Гляди: сейчас — грудь лопнет!

Все корабли потопнут!

— и —

Молча, молча,

Как сквозь толщу

Каменной коры древесной,

Из очей ее разверстых —

Слезы крупные, янтарные,

Непарные.

Не бывало, чтоб смолою

Плакал дуб!

Так, слезища за слезою,

Золотые три дороги

От истока глаз широких

К устью губ.

Не дрожат ресницы длинные,

Личико недвижное.

Словно кто на лоб ей выжал

Персик апельсинный.

Апельсинный, абрикосный,

Лейся, сок души роскошный,

Лейся вдоль щек —

Сок преценный, янтарёвый,

Дар души ее суровой,

Лейся в песок!

На кафтан его причастный,

Лик безгласный — кровью красной

Капай, смола!

Кровью на немую льдину…

— Растопись слезой, гордыня,

Камень-скала!

А уж под сталью-латами

Спор беспардонный начат:

— Чтó: над конем не плакала,

А над мальчишкой — плачешь?

Вихрь-жар-град-гром была, —

За всё наказана!

Войска в полон брала, —

Былинкой связана!

Войска в полон брала,

Суда вверх дном клала,

А сама в топь брела —

Да невылазную!

Кулаком славным, смуглым

Лик утирает круглый —

Наводит красоту.

Лик опрокинула вверх дном,

Чтоб солнце ей своим огнем

Всю выжгло — срамоту.

«Его Высочеству приказ:

Что в третий и в последний раз

Зарей в морскую гладь

На гусельный прибудем зов.

Прощай, Гусляр! До трех разов

У нас закон — прощать».

Всей крепостью неженских уст

Уста прижгла. (От шейных бус

На латах — след двойной.)

От сласти отвалилась в срок,

И — сапожок через борток —

В дом свой морской — домой.

Еще сталь-змея вороток дерёт,

А целованный уже вздрогнул рот:

Не то вздох, не то так, зевóта,

А всё, может, зовет кого-то…

Допрежь синих глаз приоткрыл уста:

— Эх, и чтоб тебе подождать, краса!

И не слышал бы ветер жалоб:

Целовала б и целовала б!

Оттого что бабам в любовный час

Рот горячий-алый — дороже глаз,

Все мы к райским плодам ревнивы,

А гордячки-то — особливо!

Потягивается, подрагивает,

Перстами уста потрагивает…

Напрасно! И не оглянется!

Твое за сто верст — свиданьице!

А дядька-то шепчет, козлом пляша:

«Должно быть, на всех парусах пошла!

Не всё целовать в роточек…

Давай-ка свой вороточек!»

Синей василёчков,

Синей конопли

На заспанных щечках

Глаза расцвели.

«Эй, старый, послушь-ка:

Вот сон-то приспел!

Как будто кукушку

Я взял на прицел!

Пусть зря не тоскует!

Зажмурил глазок…

И слышу — кукует:

До трех до разов».

— То не пташечка-кукушка

Куковала,

То твоя подружка

Тосковала.

Как под бурею ночной стонут снасти…

Да уж спать-то ты у нас больно мастер! —

«И вижу еще я, —

Речет сам не свой, —

Что плачет смолою

Дубок молодой.

Ветвями облапит

Как грудку-мне-стан,

И капит, и капит

Слезой на кафтан».

— Нет, Царь Лебединый,

Не дуб, не смола:

То спесь-ее-льдина

Слезой изошла. —