Генерал Его Величества

– Ты жаловалась на меня моей матери?

Они взглянули на меня, и я поняла, что лишняя. Я вышла в сад и принялась кормить голубей, но мир и спокойствие покинули наш дом. С того самого момента все пошло у них вкривь и вкось, да и у всех нас тоже. Характер Кита изменился. Он выглядел издерганным, совершенно не похожим на себя, между ним и отцом возникла отчужденность, а ведь прежде они так ладили.

Теперь Кита все стало раздражать – и отец, и мы, его близкие; он был недоволен тем, как ведется в Ланресте хозяйство, и постоянно приводил нам в пример Редфорд. Но самое главное, мне невыносимо было видеть, как он при этом заискивает перед Гартред, его жалкая покорность не вызывала ничего, кроме презрения.

На следующий год он выставил свою кандидатуру в парламент от Вест Лу, и супруги постоянно ездили в Лондон, так что мы их нечасто видели в Ланресте, но когда приезжали, то в доме всегда ощущалась какая-то напряженность, а однажды ночью, когда родителей не было дома, дело дошло даже до некрасивой ссоры между Робином и Китом. Была середина лета, погода стояла жаркая и душная, и я, прямо в ночной рубашке, выскользнула из детской и побежала в сад. В доме все спали, пока я, словно призрак, порхала среди деревьев. Окна комнаты для гостей были широко распахнуты, и неожиданно я услышала голос Кита, непривычно громкий. Любопытство заставило меня прислушаться.

– Всегда одно и то же, куда бы мы ни поехали. Ты постоянно выставляешь меня дураком перед людьми, а сегодня даже перед моим собственным братом. Говорю тебе, я больше этого не потерплю.

Я услышала, как Гартред засмеялась, и в свете мерцающей свечи увидела на потолке колеблющуюся тень своего брата. Они понизили голос, затем Кит вновь громко произнес:

– Ты думаешь, я ничего не замечаю? Ты думаешь, я так низко пал, что ради того, чтобы удержать тебя, чтобы иметь возможность хоть изредка прикасаться к тебе, я закрою на все глаза? Думаешь, мне было приятно видеть, как ты строила глазки Денису в тот вечер, когда я неожиданно вернулся из Лондона? Ведь у него взрослые дети, и жена еще в могиле не остыла. Имей хоть каплю жалости ко мне!

В его голосе вновь зазвучали столь ненавистные мне просительные нотки. Я услышала, как Гартред снова засмеялась.

– А сегодня, – продолжал он, – я же видел, как ты улыбалась за столом моему брату.

Мне стало не по себе, я испугалась, сердце бешено колотилось, и вместе с тем, меня охватило какое-то странное возбуждение. Неожиданно сзади на тропинке послышались шаги, бросив взгляд через плечо, я увидела, что рядом со мной в темноте стоит Робин.

– Уходи, – прошептал он. – Уходи сейчас же. Я показала на открытое окно.

– Это Кит и Гартред. Он злится, что она улыбалась тебе. Я услышала, как Робин резко втянул в себя воздух, потом повернулся, намереваясь уйти, но в этот момент снова раздался голос Кита, громкий, неестественный, словно он, взрослый мужчина, был на грани того, чтобы разрыдаться как ребенок.

– Только попробуй, и я убью тебя. Клянусь Богом, я убью тебя.

И тут Робин в мгновение ока нагнулся, схватил камень и швырнул в окно, вдребезги разбив стекло.

– Ты просто трус, – заорал он. – Выходи и попробуй убить меня.

Я подняла глаза и увидела лицо Кита, бледное, искаженное, а за ним – Гартред, с распущенными по плечам волосами. Эту сцену я никогда не забуду: двое в окне и Робин рядом со мной в презрительной, вызывающей позе, совершенно не похожий на того Робина, которого я знала и любила. Мне стало стыдно за него, за Кита, за себя, но больше всего меня бесила Гартред, которая сама вызвала бурю, а теперь вела себя так, будто это ее не касается.

Я зажала пальцами уши и бросилась бежать, юркнула в постель, никому не сказав ни слова, и натянула на голову одеяло, в ужасе, что завтра утром всех троих найдут в саду мертвыми. Я так никогда и не узнала, что затем произошло между ними. Наступил день, и все осталось как прежде, за исключением того, что сразу после завтрака Робин уехал и не возвращался домой до тех пор, пока Кит и Гартред не отправились в Редфорд. Не знаю, слышал ли еще кто-нибудь их ссору, я была слишком напугана, чтобы выяснять, и, кроме того, после появления в Ланресте Гартред мы прекратили делиться друг с другом радостями и горестями, стали более церемонными и скрытными.

На следующий год в Корнуолле разразилась эпидемия оспы, и не было семьи, которую болезнь обошла стороной. В Лискерде люди, боясь заразиться, накрепко запирали двери, не торговала ни одна лавка.

В июне заболел отец и через несколько дней умер. Не успели мы оправиться от этого несчастья, как получили письмо от дяди из Редфорда, где сообщалось, что болен Кит, и надежды на выздоровление нет.

Так в течение нескольких недель мы потеряли и отца, и Кита, и главой семьи стал Джо, мой ученый брат. Несчастье так потрясло нас, что нам было не до Гартред, которая при первых признаках болезни мужа уехала в Стоу и, таким образом, избежала его участи, но когда вскрыли оба завещания – отца и Кита, – то оказалось, что хотя Джо наследует Ланрест, а в дальнейшем и Редфорд, богатые пастбища в Леметтоне и мельница отходят Гартред в пожизненное владение.

Она вместе с Бевилом присутствовала при оглашении завещания, и даже Сесилия, самая благожелательная из моих сестер, была потрясена ее ледяным спокойствием, уверенностью в себе и мелочной жадностью, с которой Гартред следила за тем, как отмеряют каждый акр земли в Леметтоне. Бевил – он уже к тому времени был женат и поселился неподалеку от нас в Киллигарте – старался изо всех сил сгладить неприятное впечатление, которое произвело поведение сестры, и хотя я была тогда еще ребенком, помню, как я переживала за него. Не удивительно, что все его любили. Мне всегда хотелось знать, что он думает в глубине души о своей сестре и как относится к ее красоте, которая не оставляла равнодушным ни одного мужчину.

Когда все было улажено и они уехали, мы вздохнули с облегчением, радуясь, что не произошло ссоры и между семьями не возникло вражды. И хотя мать ничего не сказала, было видно, как она довольна тем, что Ланрест перешел к Джо.

Робин все это время не появлялся дома, и, возможно, я единственная догадывалась о причине его отсутствия. В то утро, когда Гартред должна была уехать, что-то заставило меня остановиться у ее комнаты и заглянуть в открытую дверь. Она заявила, что все вещи в комнате принадлежали Киту, и, значит, ей, поэтому слуги весь день занимались тем, что снимали с окон занавеси и выносили мебель, которая ей приглянулась. В тот момент Гартред была одна. Она стояла в углу у маленького секретера и перебирала его содержимое. Ей не приходило в голову, что я за ней наблюдаю, и наконец-то я увидела ее лицо таким, каким оно было в действительности, без очаровательной маски. Прищурившись и поджав губы, она с такой силой дернула ящичек, что оторвала ручку. Внутри лежали какие-то безделушки – думаю, ничего ценного, – но она и о них не забыла. И тут Гартред заметила меня в зеркале.

– Если вы оставите нам стены, хотя бы голые, мы будем вам очень признательны, – сказала я, встретившись с ней глазами.

Будь жив мой отец, он бы высек меня за эти слова, и братья тоже, но мы были одни.

– Ты всегда за мной шпионила, с самого первого дня, – любезно ответила она, но без улыбки – ведь я не была мужчиной.

– Я не виновата, что у меня есть глаза.

Она неторопливо сложила украшения в сумочку, свисавшую с пояса.

– К счастью, мы расстаемся и, надеюсь, навсегда.

– Я тоже на это надеюсь. Неожиданно она рассмеялась.

– Какая жалость, что у твоего брата не такой характер, как у тебя.

– У какого из братьев? – спросила я.

С минуту она молчала, видимо, раздумывая над тем, что мне известно, затем, улыбнувшись, потрепала меня по щеке длинным изящным пальцем.

– У всех братьев, – и, отвернувшись, кликнула слугу из соседней комнаты.

Обуреваемая массой вопросов, я медленно спустилась вниз. В холле Джо водил пальцем по огромной карте, висящей на стене. Я не остановилась и не заговорила с ним, а прошла прямо в сад.