Французов ручей

– Проклятая жара! – проговорил он. – У меня вся рубашка мокрая, а ведь еще и десяти нет… Ну как ты, моя радость? Что тут с тобой стряслось?

Где ты умудрилась подхватить эту дурацкую простуду? Дай я тебя поцелую.

Он неуклюже потрепал ее по щеке и наклонился, обдав густым запахом духов и оцарапав париком подбородок.

– Выглядишь ты совсем неплохо, хотя в этой темноте трудно что-либо разглядеть. Твой слуга так меня напугал, я уж и не чаял застать тебя в живых. Кстати, он что, новенький? Ты им довольна? Если что-нибудь не так, скажи, я его немедленно уволю.

– Нет-нет, Уильям отличный слуга. Я на него не нарадуюсь.

– А, ну ладно… Как же ты все-таки умудрилась простудиться, дорогая?

Говорил же я, что не надо уезжать из Лондона. В Лондоне совсем другая атмосфера. Хотя без тебя там, признаться, довольно скучно. В театре показывают всякую ерунду, а в картах мне, как всегда, не везет: сел недавно играть в пикет и, представь себе, проигрался вчистую. У короля, говорят, завелась новая пассия – какая-то комедиантка, я ее еще не видел. Да, ты знаешь, здесь со мной Рокингем. Это он надоумил меня приехать. "Гарри, – сказал он, – послушай, почему бы нам не прокатиться в Нэврон? Прогуляемся, а заодно и Дону навестим". И вот мы здесь, а ты, как нарочно, прикована к постели.

– Не волнуйся, мне уже лучше. Думаю, что я скоро поправлюсь.

– Да? Ну вот и отлично. Выглядишь ты и в самом деле неплохо. Даже загар откуда-то появился. Ты стала смуглой, как цыганка.

– Это не загар, просто кожа слегка потемнела от лихорадки.

– И глаза, черт побери, сделались как будто больше.

– Должно быть, я похудела во время болезни.

– Странная болезнь. Видимо, что-то связанное с климатом… Ты не возражаешь, если собаки заберутся на кровать?

– Возражаю.

– Эй, Герцог, быстренько поцелуй свою хозяйку и слезай. А теперь ты, Герцогиня. Представь себе, у Герцогини на спине открылась ужасная язва, она чешется не переставая. Ну вот, опять, что ты с ней будешь делать! Я пробовал втирать мазь, но пока что-то не помогает. Да, кстати, я купил новую лошадь, она стоит сейчас на конюшне. Гнедая кобыла, злая как черт, но очень резвая.

Рокингем предлагает мне за нее тысячу, но я сказал, что меньше чем за пять не отдам, а он уперся и не уступает. А у вас, значит, объявились пираты? Я слышал, что местные жители просто в панике, эти негодяи совершенно распоясались: грабят, убивают, насилуют…

– Кто тебе сказал?

– Рокингем встретился в Лондоне с племянником Годолфина… Кстати, как он поживает?

– Кто? Годолфин? Когда я видела его в последний раз, он был вне себя от ярости.

– Еще бы! Он прислал мне на днях письмо, но я как-то все забывал ему ответить. Говорят, у его шурина недавно похитили корабль. Ты ведь знаешь его шурина? Его зовут Филип Рэшли.

– Понаслышке.

– Ну, вы еще успеете познакомиться. Я встретил его вчера в Хелстоне и пригласил к нам. С ним был еще Юстик, оба просто рвали и метали. Вообрази, этот подлый француз сумел вывести корабль из Фой-Хэвена под самым их носом.

Какая наглость! И никто даже не попробовал его догнать. Теперь-то он, конечно, преспокойно стоит где-нибудь во Франции, а ведь ему цены нет – он только что вернулся из Индии!

– Зачем тебе понадобилось приглашать Филипа Рэшли?

– Собственно говоря, пригласил его не я, а Рокингем. "Гарри, – сказал он, – мы должны помочь твоим землякам поймать этого негодного пирата. Ты здесь личность известная, тебя все уважают, вот увидишь, развлечение получится на славу". Рэшли так и взвился. "Развлечение? – завопил он. – Хорошенькое развлечение, когда у человека из-под носа уводят целое состояние!" "Охранять надо лучше, – возразил Рокингем. – – Вы тут, похоже, совсем обленились. Ну ничего, мы вам поможем, а когда дело будет сделано, повеселимся все от души". Одним словом, мы решили пригласить сюда Годолфина и кое-кого из соседей и обсудить план действий. Я уверен, что мы в два счета поймаем этого пирата. Представляешь, как будет весело, когда мы наконец вздернем его на каком-нибудь суку!

– Почему ты думаешь, что тебе это удастся?

– Я рассчитываю на Рокингема. У Рокингема голова варит, он обязательно что-нибудь придумает. Я-то, слава Богу, в таких делах ничего не смыслю.

Послушай, Дона, когда ты собираешься вставать?

– Как только ты отсюда уйдешь.

– Узнаю свою строптивую женушку. Герцог, дружище, ты не знаешь, почему твоя хозяйка всегда со мной так сурова? А ну-ка, разбойник, смотри, что у меня есть! Ну-ка, ищи, ищи!

И, схватив туфлю Доны, он швырнул ее через всю комнату, а собаки, рыча и отталкивая друг друга, кинулись за ней. Притащив туфлю на место, они снова начали носиться вокруг кровати.

– Идемте, собачки, – проговорил Гарри, поднимаясь, – нас прогоняют, нас не желают больше видеть. Дона, я пришлю к тебе детей, хорошо? И передам Рокингему, что ты скоро спустишься. Он будет на седьмом небе от счастья.

И, напевая и громко топая, он вышел из комнаты, а собаки с лаем помчались за ним.

Итак, Филип Рэшли и Юстик были вчера в Хелстоне. Наверное, и Годолфин уже вернулся домой. Она вспомнила покрасневшее от злости и бессилия лицо Рэшли и его изумленный взгляд, когда он, уставившись на нее из лодки, завопил: "Там женщина! У них на борту женщина!", а она, стоя наверху с развевающимися по ветру волосами, хохотала и махала ему рукой.

Нет, не может быть, чтобы он ее узнал. Это просто немыслимо! На ней была мужская одежда, лицо заливали потоки дождя, волосы растрепались… Она встала и начала одеваться, обдумывая то, что рассказал Гарри. Внезапный приезд Рокингема и его коварные планы не могли не насторожить ее – Рокингем был далеко не глуп, и его присутствие в Нэвроне не сулило ничего хорошего. К тому же он был живым напоминанием о прошлом: о Лондоне, о булыжных мостовых, о театрах, о жарких, пропитанных ароматом духов залах Сент-Джеймса. Он был посланцем старого мира, чужаком, вторгшимся в ее дом и нарушившим его тишину. Она слышала его голос под окном, он о чем-то болтал с Гарри, оба смеялись, возились с собаками. "Вот и все, – думала она, – – вот и кончилось мое бегство. Лучше бы я совсем не возвращалась". "Ла Муэтт" мирно стояла бы у берегов Франции, дожидаясь, пока матросы отведут "Удачливый" в ближайший порт. Волны накатывали бы на пустынные белые пляжи, лазурное море сияло в лучах солнца, прозрачная, чистая вода приятно холодила кожу, и сухие доски палубы казались бы теплыми, когда, растянувшись на них после купания, она глядела бы вверх на высокие наклонные мачты "Ла Муэтт", пронзающие небо…

В дверь постучали. В комнату ворвались дети. Генриетта прижимала к себе новую куклу, подаренную Гарри, Джеймс забавлялся с игрушечным зайцем. Они бросились к Доне и принялись обнимать ее горячими ручонками и осыпать поцелуями. Пру за их спиной приседала в реверансе и заботливо расспрашивала хозяйку о здоровье. Дона смотрела на детей и думала о том, что где-то, далеко-далеко, осталась женщина, которой нужны были вовсе не домашний уют и не детские ласки, а палуба корабля, улыбка возлюбленного, стоящего рядом, вкус соли на губах, жар солнца да синева морских волн.

– А моя кукла красивей, чем заяц Джеймса, – неожиданно заявила Генриетта.

На что Джеймс, примостившийся на коленях у Доны и прижимавшийся своей пухлой щечкой к ее лицу, тут же возразил:

– А вот и нет, мой заяц красивей!

И, размахнувшись, запустил злополучным зайцем в сестру. Поднялся рев, начались уговоры, утешения, поцелуи, поиски шоколада, шум, суета – и корабль незаметно исчез, море растаяло вдали, и осталась только леди Сент-Колам, знатная дама с высокой прической, в красивом голубом платье, медленно спускавшаяся вместе с детьми по лестнице, ведущей в сад.

– С выздоровлением, Дона, – произнес Рокингем, целуя ей руку. Затем отступил на шаг и, оглядев ее с ног до головы, добавил:

– Кажется, болезнь пошла вам на пользу.