Страница 20 из 45
3) Не было ли бы умнее передать весь этот вопрос о продовольствии и о топливе министру внутренних дел, которого это ближе касается, нежели министра земледелия? Министр внутренних дел имеет всюду своих людей, он может давать приказы и непосредственные инструкции всем губернаторам — в конце концов все ведь находится под его началом…
4) Относительно Союза городов. Ты не должен больше выражать им свою личную благодарность, нужно под каким-нибудь предлогом теперь же опубликовать сведения относительно всего, что ими делается, и главным образом, то, что ты, т. е. правительство, даете им средства, а они свободно растрачивают их — это твои деньги, а не их собственные. Общество должно это знать… они стремятся взять на себя слишком крупную роль — это становится политически опасно…
Несомненно, Англия и Франция во главе всего этого дела…
Твоя первая акация лежит в моем евангелии, эту положу в молитвенник. Сейчас должна погасить свет, закончу это письмо завтра…
В субботу повидаюсь с нашим Другом…, чтобы проститься с Ним — Он на будущей неделе уезжает к себе домой. Спи хорошо, мое сокровище! Я постоянно утром и вечером крещу и целую твою подушку — это все, что у меня есть! Чего ради Греции предъявлен этот ультиматум?
Поцелуи без счета и благословения шлет тебе
твоя старая женушка»
«Ц. Ставка, 19 июня 1916 г.
Моя душка-солнышко!
Сердечко благодарю тебя за дорогое письмо… Я знаю, как трудно писать в такую жару. С сегодняшнего утра воздух, после сильного ливня, заметно посвежел, что очень приятно. Погода стоит серая и неприветливая, поэтому мы с Алексеем в 4 часа пойдем в кинематограф, который устраивается для солдат по воскресеньям днем. Конечно, он в восторге!
Войска чудно сражаются, и многие батальоны и даже отдельные части проявляют столько героизма во время битвы, что трудно запомнить все случаи. Наши одесские стрелки дерутся, как львы, но увы! Только четвертая часть их уцелела!
Теперь, дорогая, должен кончать. Храни вас господь! Целую тебя и прижимаю к моему тоскующему сердцу. Навеки, моя бесценная, твой
Ники»
«Царское Село, 4 августа 1916 г.
Ангел мой милый!
Уже 1 час, но я тем не менее хочу начать письмо к тебе, потому что завтра буду очень занята… Он[17] спрашивает, верно ли то, что газеты пишут относительно освобожд. военнопленных славян. Он надеется, что это не так, ибо это было бы величайшей ошибкой (пожалуйста, ответь на этот вопрос). Он огорчен слухами, будто бы Гучков и Родзянко приступили к организации сбора меди; если это так, то следует, по его мнению, отнять у них инициативу в этом — совсем это не их дело. Просит тебя быть очень строгим с генералами в случае ошибок. Видишь ли, все страшно возмущаются Безобразовым, все кричат, что он допустил избиение гвардии, что Леш, отступая в течение 5 дней, дал Б. приказ наступать, а он все откладывал и, благодаря своему упорству, все потерял. Раненые стрелки, да и остальные, не скрывают своего негодования. А. получила чрезвычайно интересное, но грустное письмо от Н. П. — он описывает, что им пришлось проделать, но с отчаяньем говорит о генералах, о Без., — как они, ничего не зная, приказали гвардии наступать по заведомо непроходимым топям и как велено было обходить другие топи, где свободно можно было бы пройти… Гвардия никогда ему этого не простит… Я жалею, что не поговорила об этом более настойчиво в Ставке — твой престиж был бы спасен, а то станут говорить, что ты проявляешь слабость… будь благоразумен, мой ненаглядный, слушайся твоей старой женушки, которая думает исключительно о твоем благе, и которая знает, что это единственно верный шаг.
А. передала нашему Другу то, что я говорила… Не пошлешь ли ты за ним и не расспросишь ли его обо всем… Прости, что первое же мое письмо — о делах, но все касающееся армии так важно для нас всех, мы этим живем… Не забыл ли ты отложить призыв молодых солдат до 15 сентября, если это возможно, так, чтобы повсюду они могли закончить свои полевые работы?… Милый, ты ведь не забудешь о наградах для тех, кто ранен бомбами, сброшенными с аэропланов?… Помни относительно Безобразова!
Навеки, ангел мой, всецело твоя
Солнышко»
«Ц. Ставка (…) 5 сентября
С добрым утром, дорогая!
Солнце сияет и греет, но в тени холодно. Твое дорогое письмо меня сильно утешило — я его много раз перечитывал и целовал дорогие строчки.
Сегодня полковой праздник кавалергардов. Мы только что кончили завтрак и собираемся прокатиться на автомобиле, в лес, так как опять стало пасмурно…»
«Ц. Село, 20 сентября 1916 г.
…У меня завтра будет Протопопов, мне нужно спросить у него кучу вещей, а также поделиться с ним некоторыми идеями, пришедшими в мою собственную старую голову, относительно того, чтобы повести контрпропаганду против Союзов Гор среди армии, т. е. иметь за ними наблюдение и немедленно выгонять тех, кто понадеется. Министр внутренних дел должен найти порядочных, честных людей, которые были бы «его глазами» и которые, с помощью военных властей, должны сделать все, что только смогут.
Ты ничего не имеешь против того, что я высказываю свое мнение по этому поводу, милый? Но, уверяю тебя, хоть я и больна и у меня плохое сердце, все же у меня больше энергии, чем у них всех вместе взятых. Бобринский был рад видеть меня такой; он говорит, что меня не любят, ибо чувствуют (левые партии), что я стою на страже интересов твоих, Бэби и России. Да, я более русская, нежели многие иные, и не стану сидеть спокойно…»
«Ц. Ставка, 21 сент. 1916 г.
Моя любимая!
Сегодня поезд сильно запоздал, и твое письмо еще не пришло. Погода опять ясная и не очень холодная. Поблагодари Татьяну за фотографии и попроси ее прислать еще моей почтовой бумаги (одну из голубых коробок)…»
«Ц. Село, 27 сентября 1916 г.
… Мой любимый, завтра ты примешь нового министра внутренних дел… дай ему почувствовать твою силу воли и решительность…
Поговори с ним насчет…
Затем поговори с ним относительно…
Почему ты не можешь попросить Пуанкарэ (президента)… Вызови Шт… и дай ему твердую инструкцию…
Держи мою записку перед собой. Наш Друг просил тебя переговорить по поводу всех этих вопросов с Протопоповым, и будет очень хорошо, если ты поговоришь с ним о нашем Друге и скажешь ему, что он должен слушать…
Прости, что опять беспокою тебя, дорогой, так как ты постоянно ужасно занят. Но я всегда боюсь, что ты забудешь что-нибудь, и действую так, как если б я была твоей записной книжкой…
Поговори с Протопоповым о следующем:
1. Сух. — вели найти способ освободить его.
2. Рубинштейн — выслать.
3. Градоначальник.
4. Увеличить жалованье чиновникам в виде твоей личной милости к ним, чтоб это исходило не от министров.
5. Относительно продовольствия скажи ему решительно, строго, что все усилия должны быть приложены к тому, чтоб это дело было налажено, — ты это приказываешь.
6. Вели ему слушаться советов нашего Друга, это принесет ему счастье, поможет ему в его трудах и в твоих, — пожалуйста, скажи это, пусть он видит, что ты ему доверяешь; он знает Его уже несколько лет.
Держи эту бумагу перед собой.»
«Ц. Ставка, 29 сент. 1916 г.
Моя любимая!
…………………………………………………………………………………………………………….
Ну, вчера от 6.15 до 8.15 час вечера я разговаривал с Протоп. Я очень надеюсь, что он окажется подходящим и оправдает наши надежды… Твой маленький листок с вопросами был передо мной…»
17
Распутин (примеч. авт.).