Заложники

Молодой человек бросился вперед, изогнулся в талии и взял из рук господина Осокавы его портфель. Его поклон производил благоприятное впечатление, хотя, на взгляд двух вице-президентов и трех менеджеров по продажам, все же был недостаточно глубоким. Он представился, спросил, как прошел перелет, сообщил, сколько времени займет дорога в отель и когда начнется первое заседание. В многолюдном афинском аэропорту, где, почитай, каждый второй мужчина носил усы и оружие, в этом столпотворении, гвалте людских голосов, криков носильщиков и объявлений по радио, господин Осокава услышал в голосе молодого человека нечто важное для себя, нечто знакомое и успокоительное. Этот голос нельзя было назвать музыкальным, но тем не менее он воздействовал на него, как музыка. Они снова заговорили:

– Откуда вы родом?

– Из Нагано, сэр.

– Очень красивый город, и к тому же там прошли Олимпийские игры…

Гэн кивнул, но не стал развивать тему Олимпийских игр.

Господину Осокаве очень хотелось продолжить разговор. Перелет был долгим, и ему казалось, что за это время он разучился общаться с людьми. Он считал, что Гэн просто обязан вывести его из этого состояния.

– А ваша семья, она тоже здесь?

Гэн Ватанабе минуту помедлил с ответом, как будто что-то вспоминал. Мимо них прошла большая компания австралийских тинейджеров, все с маленькими рюкзачками за спиной. Все пространство аэропорта заполнилось их звенящими криками и смехом. На минуту их смех смолк, они крепко схватили друг друга за руки.

– Да, все здесь, – ответил Гэн, внимательно глядя вслед уходящим тинейджерам. – Отец, мать и две сестры.

– А ваши сестры, они замужем? – Господин Осокава совсем не интересовался сестрами, однако голос был таким, что его можно было спокойно поместить в увертюру первого акта… только вот какой оперы?

– Замужем, сэр. – Гэн глядел прямо на него.

Внезапно этот скучный диалог затронул нечто неуместное, вышел за рамки благопристойности. Господин Осокава отвернулся, Гэн подхватил чемоданы и повел всю компанию к выходу из аэропорта, прямо на ветреную жару греческого полдня. Лимузин их ждал, прохладный и гостеприимный, они уселись в него без промедления.

В течение следующих двух дней все, к чему прикасался Гэн, шло как по маслу. Он напечатал написанный от руки доклад господина Осокавы, следил за его распорядком дня, достал билеты на оперу «Орфей и Эвридика», которые были проданы за шесть недель до спектакля. На конференции он переводил с греческого на японский и с японского на греческий речи других участников и во всех делах проявил себя смышленым, расторопным и профессиональным помощником. Однако больше всего господина Осокаву восхищали не сами его действия, а их незаметность. Гэн казался его собственным продолжением, невидимым вторым «я», которое постоянно предвосхищало его нужды и потребности. Господин Осокава удостоверился в том, что на Гэна можно полностью положиться, что он вспомнит все, о чем забудет он сам. Однажды во время частного приема, на котором обсуждались вопросы корабельных перевозок, Гэн перевел на греческий нечто, о чем господин Осокава успел только подумать, – и тут он наконец узнал этот голос. Слишком знакомый и неуловимый. Это был его собственный голос.

– В Греции я не веду большого бизнеса, – сказал Гэну господин Осокава вечером, когда они сидели в баре афинского «Хилтона». Бар находился на последнем этаже отеля, и оттуда открывался вид на Акрополь. Казалось, что маленький, сделанный как будто из мела Акрополь поставлен на этом месте специально для того, чтобы оставить у посетителей бара приятные впечатления. – Меня интересует ваше знание других языков. – Господин Осокава слышал, как Гэн разговаривал по телефону по-английски.

Гэн написал список, время от времени задумываясь, не пропустил ли он чего-нибудь. Все языки он разделил на категории по степени своего знания: абсолютно свободное, весьма беглое, беглое, удовлетворительное, только чтение. Он знал больше языков, чем было перечислено коктейлей в пластиковом меню на столе. Они оба заказали себе коктейль под названием «Ареопаг». Они чокнулись.

Испанским языком Гэн владел «абсолютно свободно».

Теперь, за полмира оттуда, в стране, которая была для него чужой вдвойне, господин Осокава снова вспомнил афинский аэропорт, всех этих людей с усами и автоматами, потому что они были очень похожи на нынешних вооруженных парней. В тот далекий день произошло его знакомство с Гэном. Когда это было? Четыре года тому назад? Пять? После той конференции Гэн вернулся с ним в Токио и начал работать на него постоянно. Когда переводить было нечего, Гэн брал на себя заботу о таких вещах, которые на первый взгляд заботы и не требовали. Для господина Осокавы Гэн стал абсолютно необходим, и порой он забывал, что сам не владеет языками, что голос Гэна – это не его собственный голос. В данный момент он тоже не понимал, о чем говорят люди с автоматами, и тем не менее ему все было совершенно ясно. В худшем случае их можно уже считать мертвецами. В лучшем – они стоят в начале длинного и страшного испытания. Господин Осокава приехал в такое место, куда ему ни в коем случае не следовало приезжать, позволил этим иностранцам поверить в то, что отнюдь не являлось правдой, и все ради того, чтобы послушать пение женщины. Он посмотрел через всю комнату на Роксану Косс. Он едва смог ее разглядеть: аккомпаниатор затолкал ее между собой и фортепиано.

– Президент Масуда! – произнес человек с усами и с ружьем.

По рядам нарядных гостей прошло тяжелое шевеление: никто не хотел становиться явным вестником.

– Президент Масуда, выйдите вперед!

Люди стояли, потупив глаза, и чего-то ждали, и тогда человек с ружьем опустил его так, что дуло смотрело прямо на толпу и, казалось, было нацелено на блондинку лет пятидесяти по имени Элиза, банкира из Швейцарии. Некоторое время она беспомощно таращила глаза, а затем обеими ладонями прикрыла сердце, словно это было то самое место, куда, вероятнее всего, попадет пуля. Она приносила в жертву свои руки, как будто они могли на долю секунды защитить ее сердце. В толпе послышались вздохи – и только. Повисло гнетущее ожидание. Оно исключало любые проявления героизма или хотя бы рыцарства. И тут вице-президент принимающей страны сделал маленький шаг вперед и представился.