Заложники

– Как это неуместно? – спросил Оскар. Его голос звучал беззаботно и равнодушно. – В конце концов они непременно нас убьют. Или те, кто внутри, или те, кто снаружи. Стрельба обязательно начнется. Случится какая-нибудь ужасная ошибка, и мы можем пасть ее жертвами. Те, кто снаружи, не допустят, чтобы все считали, будто с нами хорошо обращались. Для них очень важно, чтобы дело кончилось нашей смертью. Если иметь в виду других людей, так сказать – массы. Нельзя позволить им набраться неправильных идей. Вы же сами человек из правительства. Вы сами гораздо больше знаете об этих вещах, чем я.

– Действительно, так бывает.

– Так что же мешает вам ей сказать? Что касается меня, то я это сделаю из чувства самоуважения, по крайней мере, чтобы убедить самого себя, что в последние дни своей жизни я сделал над собой некоторое усилие. Я хочу поговорить с этим молодым японцем, переводчиком. Когда наступит подходящий момент, то есть когда я буду знать, что хочу сказать. Вы можете подойти к ней гораздо раньше.

Рубену очень нравился этот подрядчик. Несмотря на то что раньше они никогда не встречались, сам факт, что они живут в одном городе, заставил их почувствовать себя сперва соседями, потом старыми друзьями, а потом и братьями.

– А что ты знаешь о таких женщинах, как она?

Оскар захихикал и положил руку на плечо своего брата.

– Слушай, ты, маленький вице-президент, – сказал он, – я знаю столько, сколько тебе и не снилось! – Разговор на эту тему мог получиться очень пространным, но в этом месте пространные разговоры были весьма кстати. Когда заложники потеряли главную, большую свободу, то тут же привыкли к новым и маленьким свободам: к свободе иметь навязчивые идеи и мыслить пространно, к свободе помнить все в деталях. Вдали от своей жены и пяти дочерей, которые ему постоянно противоречили и перебивали, подрядчик ощутил в себе способность мечтать без постоянной оглядки на окружающих. В жизни Оскар Мендоса был хорошим отцом, но сейчас он снова вспоминал свою жизнь в молодые годы. Дочь всегда является предметом раздора между отцом и возлюбленным, и в этой битве отец хоть и сражается доблестно, но всегда проигрывает. Оскар прекрасно знал, что одна за другой его дочери когда-нибудь его покинут: или торжественно, через церемонию брака, или буднично, в машине, несущейся в сумерках по направлению к океану. В свое время Оскар сам заставил слишком многих девушек забыть свои нравственные принципы и хорошее воспитание, лаская с нежной настойчивостью их интимные места. Девушки в этом смысле очень похожи на котят: если ласково почесывать у них за ушком, они тут же становятся безвольными. Затем он шептал им свои предложения относительно вещей, которые они могут сделать совместно, – чудесные прогулки в темноте, в которых он мог стать для них гидом. Его голос проникал, как наркотик, в уши его жертв, пока наконец они не забывали обо всем на свете, даже свои собственные имена, пока наконец сами не предлагали ему себя, свои теплые и сладкие, как марципан, тела.

При одной мысли об этом Оскар поежился. Будучи готов снова сыграть роль влюбленного мальчишки, он с легкостью мог представить себе табун парней, осаждающих его собственный дом, мальчишек, готовых утешить его дочерей в их ужасном горе по поводу того, что их отец захвачен в заложники. «Пилар, для тебя это, должно быть, настоящий кошмар. Изабель, ты не должна сидеть взаперти. Тереза, твой отец наверняка не хотел бы, чтобы ты так страдала. Посмотри, я принес тебе цветы (или птичку, или моток ниток, или цветной карандаш – ЭТО НЕ ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЯ)». Интересно, хватит ли у его жены ума запереть перед ними дверь? У нее никогда не хватало ума понять, что мальчики могут причинить их дочерям какой-нибудь вред. Она точно так же верит теперь в их ложь, как в юные годы верила ему, когда он назначал ей свидания, в то время как ее отец умирал от рака.

О чем он думал, сгорая желанием приударить за оперной певицей? И кто такие эти две девушки, Беатрис и Кармен? Что они здесь делают? Где их отцы? Может быть, тоже участвуют в какой-нибудь местной революции? Что могут сделать эти девушки, чтобы в отсутствие отцов защитить себя от приставаний парней? В этом доме везде полно парней, этих ужасных, злобных парней с грязными волосами и не менее грязными пальцами, которыми они наверняка так и норовят схватить их за грудь.

– Ты что-то плохо выглядишь, – сказал вице-президент. – Все эти разговоры о любви совершенно не вяжутся с твоим обликом.

– Господи, когда же мы наконец отсюда выберемся? – спросил Оскар. Он сел на диван и уронил голову на колени, как будто у него закружилась голова.

– Выберемся? Так ты же сам только что говорил, что нас всех убьют.

– Я передумал. Никто не собирается меня убивать. Вот я точно могу кого-нибудь убить, а меня никто не захочет убивать.

Рубен сел рядом с ним и прижался здоровой щекой к широкому плечу друга.

– Я не буду жаловаться на твою непоследовательность. Мне больше нравится, когда ты так говоришь. Давай считать, что мы все останемся живы. – Он снова встал. – Подожди меня здесь. Я схожу на кухню и принесу тебе льда. Ты просто понятия не имеешь, как хорошо может подействовать на тебя лед.

– Вы играете на рояле? – спросила Гэна Роксана Косс.

Он не заметил, как она подошла. Он стоял спиной ко всем и смотрел в окно на туман. Глядя на это явление, он учился расслабляться, не напрягать глаз. Он уже начал думать, что у него это получается. Господин Осокава посмотрел на Гэна выжидательно, желая узнать, что она говорит, и несколько секунд Гэн в замешательстве соображал, отвечать ли ей или перевести обращенный к нему вопрос господину Осокаве. Он сперва перевел, а потом ответил: «Нет, к сожалению, нет».

– А я думала, играете, – сказала она. – Вы производите впечатление человека, который столько всего умеет. – Она взглянула на его патрона. – А господин Осокава?

Господин Осокава тоже грустно покачал головой. Вплоть до своего захвата он смотрел на свою жизнь исключительно с точки зрения достижений и успеха. Теперь она представлялась ему длинным списком неудач: он не говорит ни по-английски, ни по-итальянски, ни по-испански. Он не играет на рояле. Он даже никогда не пытался играть на пианино. Им с Гэном ни разу в жизни в голову не приходило такое.