Игра до победы

– Я совершенно честно не могу уже больше есть, – заявила она, вытирая руки полотняной салфеткой. – Еды на моей тарелке хватило бы и на четверых.

– Мы стараемся, чтобы вы у нас пополнели, – сказал сидящий напротив Эктор, его белые зубы сверкали под усами. – Понравилось вам асадо?

– Muy bueno. Очень вкусно. Я правильно сказала?

– Si, – махнул он рукой, давая понять, что если она и произнесла испанские слова не совсем точно, то это не имеет значения.

Молоденький мальчик из кухонной прислуги унес тарелку, и Лес положила салфетку на стол.

– Чертовски вкусная штуковина, – проговорил Дюк Совайн, сидевший справа от Лес. Он отрезал очередной ломтик от громадного куса мяса и посмотрел на своего соседа, мексиканца. – Мигель, я всегда считал ваше мексиканское блюдо кабрито самой лучшей едой из всех, какие я когда-либо пробовал. Но это асадо побивает его по всем статьям. – Он сунул ломтик в рот и принялся жевать, покачивая головой из стороны в сторону, показывая, какое замечательное это отдающее ароматом чабера бразильское яство. – Я собираюсь разузнать, как они его готовят, чтобы рассказать потом Анджи. Анджи – это моя жена, – пояснил он Лес.

Этот словоохотливый техасец с медлительной, протяжной речью был в группе самым старшим по возрасту. Ему уже исполнилось тридцать два, и он был сыном одного из самых крупных независимых коннозаводчиков в штате. Дюк носил на пальце большой золотой перстень, повторяющий очертания Техаса, с двухкаратным бриллиантом в центре – как бы символом «штата одинокой звезды». Поло для него было хобби, хотя, как и большинство любителей, он уже не мог отказаться от этой игры, как наркоман от наркотика.

– Эта женщина, моя жена, готовит самые огромные и самые лучшие барбекю, которые когда-либо доводилось видеть Хьюстону. Она любит устраивать приемы, – говорил Дюк, не переставая жевать. – Она хотела поехать вместе со мной, но ее расписание гораздо жестче моего. Анджи настолько занята благотворительными фондами, искусством и загородными клубами, не говоря уже о трех наших детишках, что не могла вырваться бы ни на минутку. – Он умолк, положил вилку и нож и сунул руку в задний карман брюк. – Взгляните-ка на фотографию моих малышей.

Лес посмотрела на снимок, который Дюк достал из бумажника, думая о том, догадывается ли техасец, что описание занятий его жены, только что изложенное им с простодушной гордостью, точь-в-точь похоже на тот образ жизни, который она сама вела до развода. На фотографии были изображены два мальчика и девочка, возрастом от трех до семи, все светловолосые.

– Они очаровательны.

– Уж это верно. Я и сам ими горжусь. – Дюк Совайн вернул снимок в бумажник и засунул его назад в карман. – У Ланса, старшего, есть задатки игрока в поло. Прошлой весной он участвовал в первой своей игре на приз «Короткие штанишки». И не слишком плохо сыграл.

– Роб тоже начал играть в поло примерно в этом возрасте, – вспомнила Лес.

– Это я уже знаю, Лес. Мне трудно было поверить, что вы их мать. Я вначале предположил, что старшая сестра. Клянусь, это не просто слова. Вы очень красивая женщина, – сказал Дюк, и его широкое лицо с квадратной челюстью осветилось улыбкой, открытой и теплой, как штат, откуда он был родом.

– Благодарю вас. – Было очень приятно вновь услышать этот комплимент, хотя для Лес он звучал совсем не так убедительно, как прежде – до того, как она потеряла веру в себя.

– Вы ведь дочь Джейка Кинкейда?

– Да.

– Я слышал, что он в свое время был большим воротилой…

Дюк удовлетворенно отодвинулся от стола, его тарелка была совершенно пуста. Он погладил рукой живот и глянул на прочих гостей, сидящих за длинным столом, в центре которого вдоль всей длины были расставлены свечи под стеклянными колпаками, защищающими пламя от ветра. Огоньки освещали веселые, оживленные лица присутствующих.

– Отличная у нас тут подобралась группа, – сказал Дюк.

– Очень разнобойная. – Лес избегала смотреть в тот конец, где во главе стола сидел Рауль, зная, что Триша непременно уселась где-нибудь поблизости, если не рядом с ним.

– Разнобойная? Ну, не знаю, – проговорил Дюк, отчасти с ней не соглашаясь. – У нас тут есть мексиканская нефть, аргентинская нефть, арабская нефть и техасская нефть, не говоря уже о ранчо и конных заводах. – Он положил руки на край стола, готовясь отодвинуть стул и встать. – Извините меня, пожалуйста, Лес. Думаю, мне стоит переброситься парой слов с Ханифом и посмотреть, не сможет ли он подсказать мне что-нибудь по поводу планов ОПЕК насчет стоимости нефти этой зимой.

– Не теряйте времени, – улыбнулась Лес.

Дюк прихватил свой стакан с пивом и неторопливо двинулся к стулу, на котором сидел араб. За спиной Ханифа застыли, наблюдая за всем происходящим, две неподвижные, как статуи, фигуры в длинных до пят накидках.

Позади Лес послышался звон гитарных струн, и она обернулась, глядя через плечо. Около костра стояли трое мужчин в аргентинских национальных костюмах. На груди у каждого на перевязи, перекинутой через плечо, висела гитара. Они начали тихо наигрывать испанскую народную песню.

– Мы решили сегодня вечером устроить представление, – пояснил Эктор, заметив интерес, с которым Лес рассматривала артистов. – Это местные музыканты, но играют они хорошо. Не правда ли?

– Да, очень мило, – согласилась Лес.

Почти все из сидящих за столом покончили с едой и начали собираться группками, знакомясь ближе и заводя оживленные беседы, несмотря на языковые барьеры. Лес тоже устала сидеть, она встала и пошла к тому месту, где сидел Роб. Он беседовал с Ханифом о своей недавней поездке в Англию и матчах поло в Виндзоре. Лес послушала немного их разговор, затем поговорила с Грегором, немцем, о бегах. Тем временем собравшиеся потянулись от стола к двум кострам, пылавшим на поляне, и встали вокруг небольшими кучками, беседуя и покуривая сигары и сигареты.

– Лес… – Триша коснулась руки матери, отвлекая ее внимание от Эктора и молодого аргентинского спортсмена, с которыми разговаривала Лес. – Ты заметила, какие на этих музыкантах костюмы? – Да, заметила, – сказала Лес, но все же оглянулась еще раз, потому что не помнила ничего, кроме того, что они были облачены в какие-то национальные наряды.

– Это традиционная одежда гаучо, – объяснил Эктор.

– Мне она нравится, – заявила Триша. – Посмотри-ка на эти мешковатые штаны. Выглядят как допотопные женские спортивные шаровары.

– Они называются бомбачас, – начал было Эктор, но умолк и окликнул по-испански одного из музыкантов, помахав рукой, чтобы тот подошел поближе.

Человек подошел к ним, передвинув гитару на перевязи на спину, и остановился с безразличным видом, а Эктор начал указывать своим дамам на различные детали костюма, в который был одет музыкант. Чирипа– нечто вроде полотнищ узорчатой ткани, обвивающих ноги, как обмотки; растра – широкий ремень с пряжкой, сделанной из серебряных монет, скрепленных цепочками. Эктор произнес что-то по-испански, гитарист протянул руку за спину и извлек тусклые серебряные ножны, заткнутые сзади за пояс у талии.

– Факон. – Эктор вытянул из ножен обоюдоострый кинжал. – Единственное оружие и единственный инструмент гаучо. Им он убивает и с его же помощью он ест.

– Но в наше время они уже так не одеваются, не правда ли? – с сомнением спросила Триша.

К ним подошел Рауль, и Лес ощутила резкий и пряный запах дыма его тонкой черной сигары.

– Бомбачас и чирипа удобны и практичны, так что гаучо кое-где их еще носят, – объяснил Эктор. – Но отас де потро уже больше никто не надевает. Это сапоги гаучо, сделанные из шкуры, снятой целиком, как чулок, с задних ног бычков. Гаучо надевали их на ноги, когда шкура была еще влажной. Затем, когда сапоги высыхали, они плотно обтягивали ногу.

– Как противно, – поморщилась Триша.

– И теперь, когда дикий скот больше не убивают и не разделывают прямо на месте, чтобы получить шкуры, у гаучо нет больше нужды носить с собой пики. Валя корову или бычка на землю, они используют болерадос, ремень с привязанными к концам металлическими шарами.