Игра до победы

– Дам пропускаем вперед, – сказала Синтия и взяла у него свернутую в трубочку бумажку.

Согнувшись над зеркальцем, она плотно зажала одну ноздрю, а в другую вставила самодельную соломинку, затем опустила конец свернутой бумажки к одной из белых линий и вдохнула носом. Когда девушка выпрямилась, Роб увидела, как по лицу ее разливается выражение удовольствия.

– Моя очередь, – сказал он, нетерпеливо ожидая, пока Син передаст ему зеркальце.

Он сильно втянул воздух носом через трубочку, уловив вначале горький вкус кокаина, а затем – медленно распространяющееся по телу ощущение онемелости и теплый жар энергии. Это было чудесно. Великолепно. Ему принадлежал весь мир – надо было только его взять.

– Ты придешь завтра днем на матч? Это будет потрясающая игра, – спросил он, чувствуя, как сила бьет из него ключом. – Эти пони, на которых я сейчас езжу, самые лучшие, на каких мне только доводилось играть. Иногда кажется: они заранее знают, что я хочу, чтобы они сделали, еще до того, как я направляю их. Видела этого гнедого жеребца с белыми чулочками на всех четырех ногах? Сегодня я играл на нем в четвертом чуккере, и, клянусь, я едва натягивал поводья, чтобы остановить его, а в следующую секунду он разворачивался на месте и мы уже неслись как черти за мячом в противоположном направлении.

– Когда я на прошлой неделе в первый раз встретила тебя на вечернике, ты был таким тихоней. Но как только я сегодня увидела, как ты играешь, я сказала себе: «Я должна узнать этого парня получше». Я заранее спланировала весь этот наш вечер, и, как видишь, все получилось замечательно.

Роб засмеялся. Они горячо и оживленно говорили обо всем и ни о чем. Но возбуждение было слишком скоротечным. Не прошло и десяти минут, как Роб уже почувствовал, что начинает спускаться с вершины. Эйфория никогда не держалась достаточно долго.

Через некоторое время Синтия достала из сумочки второй флакончик.

– Ты пробовал когда-нибудь чистый кокаин?

Парни, которых он знал по школе, пользовались им постоянно и молились на него.

– Тебе надо когда-нибудь его отведать, – сказала она. – Так получается намного мощнее. И улетаешь от него сильнее, чем от чего-либо другого.

– Может быть, однажды и попробую…

Сейчас Роба интересовало только одно – вновь поймать чувство, которое он только что испытывал, и он с растущим нетерпением следил за тем, как Син старательно делит порошок на линии.

– Когда испытаешь, что это такое, нынешний покажется тебе детским баловством, – предупредила она. – И тебе не захочется с ним возиться. Если тебе интересно, один из моих друзей может показать, как с ним обращаться.

– Там посмотрим.

– Нет, хватит, – запротестовала Триша, когда Дон Таунзенд – она наконец вспомнила имя угреватого молодого человека, хотя титул его отца начисто вылетел у нее из памяти, – когда Дон попытался опять вытащить ее на танцевальную площадку. – Мои ноги нуждаются в отдыхе.

Последний час они танцевали без передышки.

– Я не так уж много раз на них наступил. Ну давайте же, – убеждал он.

– Не заметила, чтобы вы вообще наступали мне на мозоли, но ноги у меня просто отваливаются, – стояла на своем Триша. – А кроме того, я умираю от жажды.

– Отлично. Не хотите ли чего-нибудь выпить? Я принесу.

– Чего-нибудь побольше и похолоднее. И непременно безалкогольное, – приказала Триша.

– Будет сделано.

Когда он ушел, Триша помахала руками перед лицом, чтобы остудить разгоряченную кожу, и двинулась к дверям на террасу, где воздух был свежее и прохладнее. Она устала от всех этих танцев, но это было приятное чувство – кровь быстро и горячо струилась по жилам, мускулы расправились и расслабились. Она признавалась, но только самой себе, что, когда Рауль ушел, немалая часть сковывавшего ее напряжения улетучилась.

– Вот ты где, Триша. А я тебя как раз искал.

– Роб. – Внезапное появление брата застало Тришу врасплох. Она оглядела его слегка взлохмаченные волосы. – Ты пропал так надолго, что, думаю, лучше не спрашивать, где ты был… или что ты делал. А где твоя сирена? Ты ее потерял?

– Син?

– Син – ее прозванье, а грех – ее призвание. – Триша насмешливо повторила броскую фразу, которую использовал Дон Таунзенд, чтобы описать новую знакомую Роба.

– Она пошла в дамскую комнату попудриться. – Роб пропустил мимо ушей язвительное замечание и вытянул шею, осматривая зал. – А где Рауль? Раньше я видел его с тобой.

– Так это было намного раньше. Он давно уже ушел отдыхать перед завтрашней игрой.

– Я хотел познакомить его с Лес. – Плечи Роба разочарованно поникли. – Он виделся с ней?

– К сожалению, да.

– Что случилось? Он поговорил с ней о школе поло?

– Не думаю, чтобы ему представился такой случай. И сомневаюсь, чтобы Лес запомнила, даже если он и поговорил.

– Где она? Ты не знаешь? – Он опять оглядел зал. – Я хочу побеседовать с ней и узнать, что он сказал.

– Она наверху, в своей комнате… возможно, в полной отключке, – мрачно информировала его сестра. – Роб, она напилась в доску.

– Не может быть. – Лицо Роба посмурнело, и на нем опять возникло выражение тревоги и озабоченности. – Думаю, лучше сходить и проверить, как она там.

– С ней все хорошо, – попыталась убедить его Триша, но брат, не слушая ее, быстрым шагом пошел к выходу, чтобы убедиться во всем самому. – Во всяком случае, – продолжала девушка, обращаясь сама к себе, – час назад, когда я приходила ее наведать, она чувствовала себя отлично.

Она потеряла Роба из виду в толпе гостей, но затем увидела, как он выходит через огромные двери в главное фойе.

– Нечто большое и холодное… и безалкогольное, – рядом с ней возник Дон Таунзенд. Он шутливо поклонился и вручил Трише высокий стакан с содовой, в котором плавала лимонная долька.

– За это я буду любить вас вечно.

– Ах, обещания, одни обещания.

12

Мяч высоко подскочил на травяном покрытии и покатился к центру поля. Игроки поскакали вслед за ним. Рауль находился в удобной позиции: он блокировал подопечного противника от мяча и одновременно находился в хорошем положении для удара. Держа клюшку наготове, он метнулся к белому шарику.

– Не трогай мяч!

Это прокричал товарищ по команде, который занимал более удачный угол для броска, чем Рауль. Теперь задачей Буканана стало не допустить к мячу ближайшего противника. Тот уже мчался наперерез, собираясь начать борьбу за мяч и помешать удару по воротам.

Прежде чем развернуть коня и броситься навстречу противнику, Рауль инстинктивно выждал неуловимую долю секунды, которая была необходима его коню, чтобы опустить на землю поворотную ногу, а затем, сжав бока животного коленями и натянув поводья, дал ему сигнал изменить направление. Эта незначительная задержка придала движению коня плавность и даже грацию, и тот без усилия развернулся, почти не снизив скорости. Если бы Рауль не стал ждать, а сразу рванул поводья, его пони попытался бы выполнить приказ наездника, но со стороны это выглядело бы тяжело и неуклюже.

Контроль – вот что самое главное. Контроль над умом и телом другого существа и точное знание – до долей секунды, – когда что надо делать. И это должно стать рефлексом. На поле у наездника нет времени сознательно проверять, какое копыто коня опущено на землю или каким шагом идет пони, – он должен это знать. Животное должно стать продолжением его самого – два умелых атлета – всадник и конь – действуют как единое целое.

Рауль услышал, как за его спиной щелкнула клюшка, ударяя по мячу. Уголком глаза он увидел мяч, летящий мимо, и мысленно вычислил, где тот упадет, а сам в это время продолжал мчаться наперерез всаднику, устремившемуся к мячу. Он опознал в наезднике Роба Томаса, но это ничего не меняло, кроме одного – Рауль знал уровень мастерства своего противника.

Рауль приближался к молодому игроку под острым углом. На такой скорости ехать наперерез было бы не только опасно, но грозило фолом – штрафным наказанием. Дистанция стремительно сокращалась. Столкновение двух тонн, которые весили лошади и всадники на скорости около пятнадцати или шестнадцати миль в час, было почти неизбежным. И конь понимал это так же хорошо, как и Рауль, но животное не боялось.