Страница 42 из 44
Джудит опять повторила и задала сама себе вопрос - «А реальность ли эта, что вот она стоит перед этим зеркалом в туалете гостиничного номера на двадцатом этаже и отмывает свои руки от крови убитого ей собственноручно этого мафиози и наркодиллера Оливера Макафферти?».
Она в этом зеркале библейская Иудифи. Гамаль Шаадим в облике служанки Элимы. Звездная темная ночь. Желтая луна и стрекотание сверчков. Ржание коней за воинским этим шатром полководца и военачальника Олоферна, влюбленного в нее свою Иудифь. Старинная и резная, низкая на ножках шикарная в белых простынях из шелка постель. витиеватые опорные с балдахином колонны. Черные из бархата завесы шторы. Воинский висящий на одной из них круглый щит и тот кривой ассирийский меч. В своей руке. И ночная кровопролитная безжалостная казнь. Казнь своего ненавистного и одновременно любимого врага мужчины руками женщины. Одно убийство и одна смерть ради спасения целого на высокой скалистой горе осажденного врагами ассирийцами города. И это все наложилось, на то, что случилось этой здесь ночью. Лишь постель была иная. И вместо меча оказался с кухни принесенный самой Гамаль Шаадим острый заточенный перед ночной этой казнью специально тот обвалочный мясницкий нож-секач, что был здесь в этой спальне в ее девичьей молодой руке. Простая спальня вместо шатра, что видела Джудит своими глазами. Как точно обдолбанная или обкуренная, чем-то.
Она, просто сумасшедшая. Безнадежно и неизлечимо. И была давно уже такой. Это раздвоенные видения и само ее сознание. Как некий клинический больничный над ней эксперимент, за которым наблюдают врачи.
Она все это совершила в неком гипнотическом бреду. Сразу две кровавые безжалостные казни. Здесь ножом секачом там ассирийским воинским мечом. Но все было реально. И этот гангстер и бандит Нью-Йорка ублюдок Оливер Макафферти так был похож на того библейского Олоферна. Одно просто лицо. Цвет кожи. Цвет глаз, нос и губы. Гладко выбритое лицо и подбородок с глубокой ямочкой одного и заросшее густой бородой и усами другого. И как бы одного человека и злодея. И обоих, она любила. И убила.
- Ему нужна душа этого ублюдка и его тело для вечных истязаний, страданий и мучений – ей вспомнились слова главного Сенобита Пинхеда –Только такой может быть цена к освобождению.
И ей показалось, что она уже делала такое. И не один раз. Что она живет уже много-много раз и много лет. Возможно веков. Все это повторяется из раза в раз. И теперь ей не отделаться от такого никогда. Даже ради свободы и ей обещанного.
Джудит даже не думала, что способна, на такое. Раньше, скажи ей, Джудит Флоэрти никогда бы не поверила в такое. Но, Джудит сделала это. С особой жестокостью и изощренностью. С особой кровожадностью и алчностью к страданиям и боли. Удивив даже свою подругу Гамаль Шаадим. Хоть тряслись у нее женские молодые руки, но она смогла это совершить.
- Ему нужна душа этого ублюдка и его тело для вечных истязаний, страданий и мучений – ей вспомнились слова главного Сенобита Пинхеда –Только такой может быть цена к освобождению.
- Что-то задумалась, подружка – произнесла ей, подойдя сзади и накурившись вдоволь сигаретами, сорокалетняя еврейка Гамаль Шаадим.
- Да так, Гамаль – произнесла Джудит Флоэрти подруге по работе и танцам – Вот, думаю, Левиафан отпустит нас? Выполнит обещанное? Ведь мы сделали свою работу. Сенобиты забрали его этого Оливера в сам Ад.
- Не знаю и не ведаю, подруга моя - произнесла Гамаль Шаадим - Я из другого мира. Не из твоей шкатулки. Я лишь временно здесь. Но буду с тобой все время и не оставлю тебя уже никогда.
Джудит не поняла ее слова сейчас совершенно. О чем, это она? Возможно, Гамаль была тоже под сильным шоком от содеянного и, бредя, несла всякую сейчас чепуху.
- А вообще, правильно ли все, что мы сотворили? - спросила Джудит подругу.
- Думаю, в любом варианте, да - произнесла ей Гамаль Шаадим – Ты его свела с ума и дала к этому еще и повод. Этот бандит и насильник не успокоился бы теперь никогда, пока бы не запихнул, моя подружка тебе промеж твоих красивых смугленьких стройных двадцатидевятилетних девичьих ножек свой сорокалетний здоровенный раздроченный длинный детородный хер. Не будь меня рядом с тобой. Ты бы плохо закончила, а не он. От него надо было в любом варианте избавляться. Любыми методами. А для этого все методы хороши. Даже вот такой. Он получил свое и ушел вместе с Сенобитами в сам ад.
Она, прислонившись к дверному косяку полуоткрытой в туалете двери, ничего ей больше не ответила, а перевела тему.
– Надо прибраться тут в спальне – она произнесла Джулит - И быстро переодеться. Надо, как можно скорее покинуть это кровавое кошмарное место, пока сюда не нагрянула городская полиция. Да и особенно дружки этого приконченного этой ночью нами их вожака предводителя ублюдка.
Она отошла от двери, и, развернувшись, опять произнесла - Представляю сейчас этот Оливер Макафферти жариться в преисподней, вспоминая нас двоих своих убийц любовниц красавиц. Проклинает и пылает жаждой отмщения.
- А может, простил меня – произнесла, вдруг неожиданно даже самой себе и вслух ей Джудит Флоэрти – Ведь была же любовь. Я видела это в его глазах. Когда он целовал меня. И когда в момент мучительной своей казни молил меня о своей пощаде. А я убила ее своими руками.
- Ага, любила и убила - та произнесла ей – Самка Богомола. Иудифь и Олоферн. Там тоже была любовь. Да быстро закончилась. Любовь всего на одну лишь ночь.
- Но зато, какая это была ночь – произнесла, закатывая свои под лоб карие девичьи в кровавом наслаждении женские глаза Джудит Флоэрти - Сколько любви, страстей, страданий, мучений и боли. И все сразу на одном дыхании, и за одну всего лишь ночь.
Гамаль, громко точно сорвавшись, захохотала. И было в ее голосе, именно сейчас, что-то знакомое, дикое и жуткое.
- Поплыла подружка. Кобель захотел трахнуть сучку, да не вышло.
Гамаль Шаадим ответила ей и потом произнесла – Это не любовь была, а просто умственное гипнотическое помешательство. Ладно, давай собирайся. И хватит болтать - произнесла еврейка Гамаль Шаадим. Быстрей приходи в себя и давай дклать ноги отсюда.
В этот момент, Джудит подумала про себя - « Была любовь или не было никакой любви. Да, какая теперь разница. Одна лишь забава и развлечение. А вообще, я не плохо этой ночью поиграла и повеселилась» - подумала она в этот момент, домывая свои руки в теплой под краном воде.
Она продолжила уже самодовольно и снова, рассматривая себя и созерцая в той иудейской древней черной симле платье с той белоснежной палача и ночного мужеубийцы накрученной чалме на своей голове. В золоте украшений. Влюбленная в саму себя и свою убийственную для всех мужчин красоту древней вдовы иудейки библейской Ветхозаветной Иудифи. Наслаждаясь и восхищаясь тем, что смогла совсем недавно сделать.
– Но, ты был хорош, мой любимый Оливер Макафферти - она произнесла, сама себе и уже громко и вслух, сверкая сейчас опять как в момент расправы над Оливером, хищно, безжалостно и кровожадно своими девичьими карими обворожительными глазами. Под изогнутыми дугой на смугленьком в кофейном отливе бархатистой нежной кожи миловидном личике бровями, любуясь собой в туалетном зеркале. И заканчивая отмывать свои такие же смугленькие преступные смертоносные руки от его крови, добавила – Да, и я неплохой актрисой, как видно оказалась.
Внезапно раздался, где-то в самом гостиничном номере снова дикий, сумасшедший и истеричный громкий женский смех самой ее подружки еврейки танцовщицы живота Гамаль Шаадим, вероятно услышавшей ее эти самодовольные и самовлюбленные в саму себя Джудит слова. Постепенно переходящий в смех и звериный рев самого дракона и демона шкатулки Филиппа Лемаршана Левиафана.