Где ты нужен

Вот ехидна, снова за свое. А ведь признайся, капитан, тебе всегда теперь будет не хватать ее насмешек. Как и теплой Тинкиной доверчивости. И обстоятельности Мика. И взрывчатого упрямства Рене.

Спасая капитана от необходимости отвечать, Най бочком, бочком подступил к випарду, опасливо потрепал по впадине между шеями:

— Добрая киса… Умная…

— Прощай, Мурзик, — Андрей свернул со спины випарда комбинезон, перебросил в кабину. — Каждый возвращается туда, где он нужен…

— Я теперь твой должник по гроб жизни! Спасибо! — Най порывисто обнял его — и отскочил.

— Мамочки, сколько нежностей, сколько громких слов! — отмахнулся Андрей. Несколько дней тому назад он бы млел от такого признания. А сейчас — будто это его и не касается. Он кашлянул, дружески стиснул Наево плечо:

— В седло, казак!

На свист воздушной подушки Нино даже головы не повернула: решила, ветер продирается сквозь лесные дебри. Но Готлиб, которому она примеряла на кудри венок, вдруг вырвался с криком:

— Машина! Во! Мама Нино! Глянь! Машина!

Нино медленно поднялась — и цветы посыпались с ее колен.

Вписавшись на повороте в проломленную катером, снова за пять дней заросшую поляну, вездеход мягко оседал и распластывался, словно притихшая от радости собачонка. Не дожидаясь, пока он окончательно замрет, Андрей распахнул кабину, выпрыгнул — и остановился, держась рукой за борт.

«Если подойдет, значит, у папы все будет в порядке», — загадала Нино. Гирлянда недоплетенного венка беззвучно стекла в траву.

Она поняла, что проверяет не его — себя. Он уже доказал, примчавшись, что не испугался «чумы», не испугался прийти и остаться здесь навсегда. Он же еще не знает… Не знает, а пришел… Чего ж ты его испытываешь? Скажи быстрее. Ты и так промолчала с утра, а должна была вызвать, обрадовать, пусть думает о тебе, что хочет!

Нино сделала шаг навстречу, но ее опередил Готлиб.

Захлебываясь и визжа, налетел на Андрея, ткнулся лбом в его ладонь:

— Дядя Андрей! Дядя Андрей! Дядечка Андрей!

Андрей оторвал малыша от себя, принялся подкидывать, тормошить и подкидывать, а сам смотрел и смотрел на Нино, так, что в конце концов она заметила:

— Поосторожней, медведюшка! Уронишь!

Андрей водрузил Готлиба себе на шею. Подошел к Нино:

— Вот и все. Теперь я с вами.

— Мог бы позвонить, любитель эффектов, — проворчала Нино.

Что она говорит? Глупые слова помимо воли сыплются с языка. Это ж Андрюшка, ее Андрюшка, наконец, скажи что-нибудь ласковое!

— Андрей! — Нино опустила глаза, с удивлением обнаружила в руках недоплетенный венок. Пять дней и ночей она придумывала что скажет, когда он придет. И вот, пожалуйста, ни одного слова из тех, которые приходили на ум нудной одинокой ночью.

Девушка легко перекинула через его плечо цветочную гирлянду:

— Знаешь, Андрюшка, я такая дура набитая! Готлиб все время веселенький, бодрый, а я уже измучилась ждать… Сегодня пятый день, у него по-прежнему ничего, и живот болел только сутки. В общем, не знаю, как я догадалась, сунула ему диагностер, и знаешь, что он показал?

— Что? — одними губами спросил Андрей.

— Ничегошеньки! — Нино привалилась виском к его плечу и быстро-быстро общипывала лепестки пунцовых, похожих на ромашку цветов.

— Представляешь, никаких процессов, шкала зеленая, как наш с тобой Геокар. Разозлилась я ужасно. Это ж первое, что надо было тогда сделать, — диагностер! А мы будто завороженные — «чума, „чума“! Ни в жизнь себе не прощу! Пытала-пытала бедный прибор — про вчера, позавчера, про самое начало. Так знаешь что он мне ответил?

Нино передохнула какую-то секунду и, не ожидая вопроса, в том же лихорадочном темпе — скорее, скорее выговориться! — продолжала:

— Оказывается, отравление. Это кудрявое сокровище, пока мы возились с катером, налопалось местных орехов. Не которые кокосовые и хорошо горят, а такие мелкие, без скорлупы; похожие на виноград. Мы не заметили, а там целый куст, стелющийся, только с Готькиным ростом и можно в траве высмотреть. Я здорово искала, еле нашла. Проверила анализатором — точно, ими отравился! Несмышленыш еще, что с него спрашивать! А я хороша! Я-то все делала правильно — молоко, стимуляторы, комплексное противоядие, а про диагностер забыла. Вспомнила бы — не было бы этого похода…

«И одиночества. И недоверия. И тоски. Пять дней — это слишком много для двоих», — чуть было не прибавила она. Все ж хватило ума не прибавить.

Вместо этого она потерла кончик носа и упавшим голосом закончила:

— Мне б сразу утречком тебе позвонить, да я боялась… Ругаешь меня? Столько натерпелись зря…

— Хочешь немножко порулить? — спросил Андрей, аккуратно снимая с шеи Готлиба. — Иди поиграй в вездеходе.

Он подсадил малыша в кабину. Посмотрел, как цепко пухлые ручонки легли на рычаги. Сейчас Око Безопасности отключит двигатель, потому что водитель не вышел возрастом. Электроника никогда не ошибается. Она твердо знает: с восьми до двенадцати лет ребенку разрешается настраивать адрес. С двенадцати до пятнадцати человек ограничен в скорости езды. Перешагнул этот рубеж — вездеход подчинен тебе безраздельно. Значит, только в пятнадцать лет мы наконец обретаем голову. И заодно — право ошибаться, истинно человеческое право!

Как быстро ко всему привыкаешь. Уже и малахитовые джунгли не раздражают. И катер в зарослях выглядит чужеродно. И красующиеся поодаль двухголовые кошки перестали казаться враждебными…

— Есть хочешь? — спросила Нино.

Капитан попробовал вспомнить, ел ли он утром, после скачек на Мурзике.

Наверное, ел, иначе Кирико не выпустила бы его из-за стола.

И помотал головой:

— Яблочки там у тебя остались?

Нино вскрыла коробку, он долго выбирал, мял в ладонях наливающийся соком плод. Делал это аппетитно, хрустко Она тоже взяла яблоко, двумя руками поднесла ко рту.

— Ничего на свете не бывает зря, — сказал Андрей. — Придумала тоже

— попусту прошагали полторы сотни километров… Важно ведь, что прошагали, понимаешь? Что смогли…

— Это вы прошагали. А я?

— Тебе было в сто раз труднее! — убежденно сказал Андрей.

— Андрюшка, — Нино улыбнулась. — Ты сейчас такой сосредоточенный. И слова серьезные говоришь… Ты, неверно, жутко умный, да? Отец в тебе не ошибся…

Это было последней каплей.

— Ошибся, не ошибся — как ты просто рассуждаешь. Да если хочешь знать, это я с самого начала ошибся, из-за моей ошибки все наши беды! Андрюшенька — герой, Маяк уберег. А то, что всех вас чуть не угробил, руку сломал — это тоже героизм? Плюхнулись бы на антенну, Земля сразу б почуяла неладное. У них как сигнал потухнет, так смотритель с ремонтной бригадой тут как тут. Прилетают — а мы посреди зеркала на штырь нанизаны… Позорно, зато никаких хлопот, все за тебя добрые дяди сделали… Может, командор со штурманом так и задумали для полной гарантии! Может, я со своим длинным носом помешал их планам, откуда ты знаешь? Я еще на плоту до этого додумался, когда малышне про красное стекло рассказывал. Додумался — выть захотелось от унижения. А я улыбаюсь, вперед их волоку, ножками работать заставляю. А могли не работать, могли в катере на Маяке отсиживаться… Это ли не зря?!

— Ты бы больше себя уважал? — запальчиво спросила Нино.

Андрей не успел ответить — его перебил внезапный басовитый рев.

Спотыкаясь, раскинув руки, роняя крупные слезы, к ним летел от вездехода маленький Готлиб.

— Что случилось? Испугался? Кто тебя обидел? — всполошились Нино и Андрей, одновременно кидаясь к малышу. Он схватил обоих за руки, поочередно заглянул в лица зареванными глазами.

— Да! Вы поссорились! Ты опять нас бросишь! — всхлипывая, пролепетал Готлиб.

— Глупенький, не брошу я вас больше. Никогда, ни за что не брошу! Мы все вместе уедем отсюда.

Премудрый Космос, стоят ли все их обиды одной вот такой слезинки? В конце концов, они выдержали главное — экзамен на человека. Все, независимо от возраста. Невзирая на ошибки и просчеты. Ни маме, ни командору не пришлось бы за них краснеть…