Страница 4 из 4
XXXIX
В скуфье владыку Филарета,
Святых показывает мать:
Иконы нет, и нет портрета,
Где б глаз мой сходство мог поймать
С ночным, неведомым пришельцем:
Один я остаюсь владельцем
Нежуткой тайны черт живых,
Чужим очам заповедных…
Дала страдальцу нежить роздых,
Но завозились доктора.
Он ждет: весенняя пора
И чистый деревенский воздух
Искусней, чем волхвы наук.
День смеркнет, — в гости ткач-паук.
XL
Проходит мать чрез все мытарства,
Всегда притворно-весела,
Из комнаты — достать лекарства —
Метнулась раз… и обмерла.
На кресле, в сумраке гостиной,
Сидит отец, в халате; длинный
Наводит исподлобья взор
И мнет платок… Мать о ковер
Споткнулась; а больной с постели;
«Что там?» — и голос полн тревог.
«Я не ушиблась. Из-под ног
Шмыгнула мышь». Но неужели
Обратный неизбежен путь?
Как ей из спальни проскользнуть?
XLI
Покой с порога озирает;
Согбен, всё там же гость сидит,
В руках платок перебирает
И прямо пред собой глядит,
Скрепилась: мимо пролетела
И даже кресел не задела.
С больным спокойно говорит;
За живость тот ее корит…
Неугомонный богоборец
Критический затеял суд
С эпохами, что мифы ткут.
А мирликийский чудотворец —
Весь в бисере, в шелках цветных —
Над ним склонился, друг больных,
XLII
Февраль в исходе. Вслух читает
Разбор Евангелия мать.
У изголовья смерть витает;
А мысль упорствует внимать,
Пытает, взвешивает, мерит:
Бунтует ум, но сердце верит.
С дремотой бденье пополам
Смесилось. Тени по углам
Насторожились. Мать бормочет.
Озревшись дико, вдруг отец,
Трясясь, вскочил… Ужель конец?..
Стряхнуть какой-то облак хочет.
«Где ж он? — хрипит. — Не отпускай!..
Ушел!» — «Кто, милый?» — «Николай».
XLIII
Затих, прояснился; лепечет:
«Утешься: верую теперь.
Причастье душу мне излечит.
Меж тем как ты читала, в дверь —
Я вижу, входит этот самый,
Что строго так глядит из рамы…
Ты вышивала?.. Тот же вид
Подносит Чашу и велит
За ним причастное моленье
Твердить. Я начал. Вдруг меня
Покрыла сверху простыня.
И заметался я, в томленье
По Чаше, — а его уж нет…
Шли за священником чуть свет!»
XLIV
Христос приходит. Ожиданья
Ей не солгали. Долгий час
За дверью слышались рыданья,
Перерывавшие рассказ
Души, отчаяньем язвимой,
Любовью позднею палимой
К Позвавшему издалека,-
И тихий плач духовника…
Был серый день; играл я дома
И, бросив нехотя игру,
Без слов был подведен к одру.
Страдальца смертная истома
Снедала; пот бежал рекой,
Он крест знаменовал рукой,
XLV
Я помню сумрак и чрез двери
Открытые, в гостиной, свет
И дым, как в церкви. Я потери
Не чувствовал, хоть знал, что нет
Меж нас отца, не будет снова:
Он там, под серебром покрова,
Скрестивши руки, спит в гробу,
Холодный, с венчиком на лбу.
Приехали из института
Два брата: в сборе вся семья.
Но старшего не вижу я;
Другой, к дверям приблизясь круто,
Как истукан, остолбенел,
И так на зареве темнел…
ХLVI
Крепчая, пестун-вал качает
Мой челн: за молом плещет ширь…
Мать новолетие встречает,-
Гадает, разогнув Псалтырь:
«„В семье отца я, пастырь юный,
Был меньшим. Сотворили струйный
Псалтирион мои персты…“[4]
Дар песен вещие листы
Тебе пророчат…» Неразлучен
С тех пор с душою их завет;
Как будто потаенный свет
В скудели полой мне поручен —
Дано сокровище нести…
Пора младенчества, прости!
XLVII
Шесть весен… Видит у подножья
Высокой лестницы — во сне —
Мать духа тьмы и духа Божья
В бореньи трудном обо мне…
В старинной церкви Спиридонья
Родимой тонкого просонья
Являют новые струи
Простор пустынной солеи
И два по клиросам кумира:
Тут — ангел медный, гость небес;
Там — аггел мрака, медный бес…
И два таинственные мира
Я научаюсь различать,
Приемлю от двоих печать.
XLVIII
Лобзает вежды луч янтарный,
И пишет «радость» на стене,-
И полнотою светозарной
Вдруг сердце замерло во мне!
Все спит. Безлюден двор песчаный.
Бегу в цветник благоуханный.
В цветах играют мотыльки,
Как окрыленные цветки,
Впервые солнечная сила,
Какой не знал мой ранний рай,
Мне грудь наполнила по край
И в ней недвижно опочила…
Пробился ключ; в живой родник
Глядится новый мой двойник…
Вступление и строфы I–XLV написаны в Риме, oт 10 апреля по 23 мая 1913 г.;
строфы XLVI–XLVIII — в Москве, 28/15 августа 1918 г.
4
Псалом 151, 1–2.