Страница 82 из 85
— Их нельзя убить, — повторил Иннокентий Булыгин, философ, матрос и вор в законе. — Они и так мертвы. Как убить мертвяка, набитого говном и бесами? Осиновые колья? Пули из серебра? Это сказки для детей! это картонное голливудское фуфло! Впрочем, я готов ответить… Ну, давай… стреляй!
Он вернулся к креслу, сел в него, всем видом выражая смирение и покорность. Протянул руку к книге… сейчас для него важней было дочитать последнюю страницу. А что будет с ним, с миром, не имело большого значения. Этот мир не выдержал проверки на вшивость. И не такая уж большая честь жить в нём. И вообще, что за смысл жить в этой пронумерованной жизни…
— А ты не догадываешься, что это тебя так заказали? — спросил чёрный человек, положив узкую руку в чёрной перчатке на рукоять пистолета, лежавшего перед ним.
— Как?
— Так! Наизлом?! Слыхал мудрую восточную пословицу: если у тебя есть враг, не суетись и не дергайся, сядь и жди, пока его труп пронесут мимо твоего дома?
Иннокентий Булыгин отвернулся к окну, за которым было темно, пусто и сыро. Его губы еле шевелились:
— Тихо, тихо лети ласковым мотыльком, пуля моя в ночи, и не тужи ни о ком, пусть сладко спят они тихим покойным сном… тихо, тихо лети трепетным ветерком… скоро уже рассвет.
Он всегда был поэтом.
А стал…
Ох, уж эти дороги, которые мы выбираем!
— Тихо, тихо лети, пуля моя в ночи, вестницей чистых слез, ангелом светлых грёз, тихо, тихо лети, прямо в грудь палачу… — завершил я эту песню песен. — Мы сделали, что могли, мы нажали на курок… и она долетит! обязательно долетит! ночь не бывает вечной!
Я сдёрнул чёрную маску с лица. Улыбнулся Кеше. Пусть теперь кто-нибудь другой назовёт себя Че Геварой, Екклессиастом, зеркалом мироздания или мечом Вседержителя… Он улыбнулся в ответ. Всё так просто… И не надо мудрить, философствовать, искать Бога в этой паршивой и безбожной жизни, ничего не надо, она не стоит того… жизнь номер восемь — милости просим! пусть всё катится к чёртовой матери! почему мы должны страдать за бестолковое и невменяемое человечество, за весь этот сброд, у которого тараканов в мозгах больше, чем в сорока тысячах китайских ночлежек! которое вполне достойно своих царей, генсеков, тиранов и деспотов, демократо-ров-реформаторов, президентов и гауляйтеров?! Хватит!
Мы двинулись навстречу друг другу, чтобы рассмеяться, захохотать, похлопать друг друга по плечам и забыть про всё раз и навсегда… Моя рука уже коснулась его руки, еле-еле, кончиками пальцев.
И тогда ударил гром.
Какой-то запоздалый глухой раскат уже прошедшей грозы. Дверь за моей спиной заскрипела. Я обернулся. И застыл в ужасе…
В комнату вползала настоящая тьма. И из этой тьмы постепенно выявлялся тихий и молчаливый чёрный человек, на котором не было маски…
Он молчал. Смотрел мимо нас. И огненные грозные знаки на белой стене уже чертила рука роковая…
«А деспот пирует в роскошном дворце, тревогу вином заливая…»
Послеамбула: Приговор
И тогда Кеша велел своим мордоворотам принести к нему тысячу телевизоров. И они принесли ему тысячу телевизоров. А ещё он повелел принести ему гранатомет, три пулемёта и двенадцать маузеров с ящиками патронов и гранат. И принесли они всё как было приказано.
У матросов не было вопросов.
И сказал тогда Кеша:
— Сколько раз увижу, столько и ухерачу!
И поцеловал на том крест.
И включил все телевизоры.
А пока гр. Булыгин Иннокентий Иванович занимался выяснением отношений с «гарантами конституций», дюжие санитары облачали автора сего злобного пасквиля на человечество в смирительные одеяния и под восторженные вопли соседей и россиян: «Распни его! Распни гада!», на глазах у миллионов несвидетелей волоком волокли в «воронок»… Автор тихо улыбался и радостно шептал: «нвстъ ни эллинов, ни козлов, ни иудеев, ни апостолов… есть лишь моя боль… и не воздается каждому по написанному в книгах…»
В исполнительном листе у санитаров значилось: «При попытке к бегству из палаты № 8 замочить на месте»!
В сумрачном лесу было тихо, сыро и благостно. И сон чудовищ рождал разум.
«Бог в нас самих»
«В одних Бог, в других дьявол, а в третьих «пепси-кола»
Эпилюдия: Ужасный суд
И явился Спаситель в третий раз. И посмотрел на этот мир. И сказал: «Ну вот… опять этот мир ненавидит меня, за то, что я свидетельствую, что дела его злы… Я свидетельствую, понимаешь, а он всё равно ненавидит… не мир, а скопище обалдуев и кретинов! Дурдом какой-то!»
И ушёл. И не стал спасать никого…
Кроме Кеши.
Ибо один добровольно нераскаявшийся в содеянном праведник был ему дороже миллиардов этих штопаных гондонов, набитых бешеной говядиной, шникерсами, памперсами, пепси-пойлом и нелепыми человеконенавистническими романами. Вот и всё.
Жизнь № 00.
Ладно. Мы отменно повеселились. Пир во время чумы это всегда весело… Пора и погрустить немного.
Евангелие Постапокалипсиса
С каждым витком спирали человечество глупеет.
Каждое новое поколение тупее прежнего, оно врывается в мир, истово веря, что это оно придумало свой прикид. Всё прежнее было олдово… и вот явились мы! и мы изменим этот мир! мы перестроим его, а если понадобится, взорвём к чёртовой матери! история начинается с нас!
Каждое новое поколение не видит, что все «прикиды» (абсолютно все!), от макияжно-татуяжных до внутримоз-говых, сочинили для него, юного, «дерзкого и бунтующего», старые дяди с верёвочками на морщинистых пальцах и хитрым прищуром лукавых глаз… Все до последнего, от призывов и лозунгов «мы хотим перемен!» до попсы, андерграунда и мод с голыми пупками.
Марионетки.
Дяди смотрят на новое стадо молодых баранов и овец, которое пригнали на их бойню. И мудро улыбаются.
Крутые и юные рвут струны гитар, нервы, орут, млеют, они готовы перевернуть всё вверх дном. Они поют вечную песню протеста. Не свою. Слова для их песни написали не они. Слова пишут те, с верёвочками… Всегда. Нужные слова. И исключений нет.
Для того, чтобы изменить мир, надо его хотя бы видеть… Не знать, не понимать, не осознавать, это чересчур много, а хотя бы видеть в полприщура, на осьмушку, на сотую, на десятитысячную… Марионетки на верёвочках слепы. Совсем. Абсолютно. С десяток из них немного прозреет, к старости, когда настанет пора готовиться к жизни иной. Но они будут молчать. Бог не даст им слова.
Молодые овечки приходят в старый мир с верой, что с их приходом он становится новым. Они строят пирамиды, греческие полисы, римские империи, города солнца, коммунизмы, правовые государства, андерграунды, демократию, подполья, постмодернизм, общества потребления и развлечений… Им так говорят. Им всегда подскажут, что нужно строить, чтобы быть самыми крутыми реформаторами и прогрессистами. Им подскажут, что нужно говорить. И что модно. И что круто. И что прогрессивно. И что стильно. И они повторяют сказанное. Они верят. Даже те, кто ни во что не верит… Верят во всё. Всегда. Они полны веры.
А там, где много веры. Там мало яблок.
Тех самых, за которые гонят из рая.
Неважно, из какого рая, в Эдеме, под пирамидами, в Колизее, на Красной площади или в амстердамском трактире для дуремаров… Для верующих рай повсюду.
Но не будем о прошлом. Прошлое ушло.