Страница 4 из 9
– Подраться хочешь? – усмехнулся Выкидыш. Я и, правда, хотел набить кому-нибудь морду, не Гуинплену, так кому другому. Но стыдно мне от того, что Выкидыш догадался про мою сегодняшнюю крово-жадность не было. – Нет, не вернуться, – Выкидыш скорчил гримасу, выпятив нижнюю губу, и покачал головой: – На часы посмотри.
Пять часов вечера. Но даже не в этом дело.
Выкидыш заговорщически огляделся по сторонам и приблизив-шись ко мне почти вплотную, словно он пидор и хочет меня поцело-вать, тихо сказал:
– Я краем уха слышал…, – Выкидыш еще раз огляделся. – Вроде бы нас расформировывать собираются.
– ? – Я удивленно на него вытаращился.
– Носорог с кем-то по телефону разговаривал, когда я мимо его бунгало проходил. Он тихо разговаривал, но у меня слух хороший, я на подлодке Маркони был, три года океан слушал. Носорог про бабки говорил, я сначала подумал он про задержку нашего жалования. Нам уже неделю, как обещанные два кочана американской капусты выдать должны были. Минус аванс. Заинтересовался, естественно. Слушаю. А Носорог, он не о задержке, он о другом. Мол, кучу бабок на этих от-морозков угрохали (отморозки – это мы, я так понял), легенды для ка-ждого сделали, кормили-поили их два месяца. А теперь что – не нужно стало?
Всю программу сворачивать?
– Ну!
– А все. Потом Носорог слушал того, кто на другом конце провода был. Потом трубку повесил. Я по-тихому слинял… Ха-ха-ха! Ну, ты даешь, Хохол, – вдруг засмеялся Выкидыш. – Сколько же ты этих анекдотов знаешь?
Я не сразу врубился. Смотрю на Выкидыша, а он мне подмиги-вает.
Понял: что-то Выкидыш уловил, какой-то звук. Слухач! Я тоже хохотнул, поддержал Викинга.
– Много! – соврал я. – А вот еще один, – и принялся рассказывать бородатый анекдот про мужа, вернувшегося из командировки.
Вообще-то не мастер я по анекдотам. Не запоминаю их. А если какой помню, то рассказываю не смешно. Вот Хоббит – мастер. Рас-сказывает
– уписаться можно.
Тут и я услышал: кусты зашуршали, и из них кто-то на поляну вышел.
Японец. Кого еще угораздит шариться в колючих кустах!? Про-шел мимо нас, подозрительно глянул. Мы козырнули, он кивнул. Инте-ресно: слышал что-нибудь, о чем Выкидыш мне рассказывал? Если слышал – пепец! И Выкидышу и мне.
– Ну, что? Увидимся на спарринге, – сказал Выкидыш мне (и Японцу вдогонку), дослушав скучный анекдот до конца, и хлопнул ме-ня по плечу.
Японец зашел в кантину. Перед тем, как закрыть за собой дверь, бросил на нас с крыльца еще один, долгий взгляд.
– Сука! – зло сказал Выкидыш, когда дверь в кантину (магазинчик на территории лагеря) закрылась за Японцем.
– Сука! – подтвердил я. – Если он что-нибудь…
– Вряд ли! Я говорил тихо, а ты вообще молчал. На таком рас-стоянии и я со своим совершенным слуховым аппаратом ничего бы не разобрал. Но он понял, что мы с тобой не анекдоты травили…
Мизинец Хоббит все-таки сломал. Он сидел на узкой койке и тупо смотрел, как Рэбэ перетягивает его стопу бинтом. Лось лежал пластом и смотрел в потолок. Наверное, он сейчас проклинал свою жизнь и мечтал о смерти. О смерти Японца. Гуинплен читал свою толстую книженцию. Он всегда ее читает. Понемногу, но регулярно. Я в нее ни-когда не заглядывал, не интересовался. Может, это библия?
Посмот-рев на меня поверх книги, Гуинплен осклабился и снова ехидно под-мигнул желтым глазом. На этот раз дать ему в морду у меня желания не возникло. Я молча проследовал в душевую, стянул с себя гидро-костюм и залез под душ. Горячую воду израсходовали на себя мои
'пятерочники', мне нужно было немного подождать, но ждать пока вода согреется, я не стал. Несмотря на то, что обед мы сегодня про-пустили, есть совершенно не хотелось. Хотелось выпить.
Деньги у меня были, остались с полученного аванса, и спиртное в кантине имелось, но торговали им только по субботам. Выбор спирт-ного был неплохим: несколько сортов пива, водка трех-четырех сортов, несколько коньяков, вино всякое. Из импортного – виски, джинн, тот же коньяк, ликеры. На любой вкус, но в меру – по одному пузырю пойла в руки. Крепкие напитки по двести пятьдесят граммов, вино – по половине литра. В воскресенье вечером – шмон. Дежурный по лагерю, из инструкторов, изымал все остатки и публично выливал в раковину. Впрочем, остатков обычно не было.
Так что, спрашивать, не завалялась ли у кого чекушка, я не стал.
Прошел из душа к своей койке, улегся, закинув руки за голову, и стал думать.
Если Выкидыш прав, размышлял я, и ничего не напутал, то дем-бель, как говорится, не за горами. И вот! Новый, блин, поворот! И что он нам несет? И куда он нас ведет? Что дальше-то? Что дальше де-лать?
Контракту хана? Снова становиться безработным? А заплатят ли нам неустойку по контракту, как там прописано? Е-е-е!
Я резко подскочил на койке. Все посмотрели на меня, как на при-падочного. Я взял с тумбочки сигареты, зажигалку, и вышел из ка-зармы, закуривая на ходу.
Мысль, промелькнувшая в моей, не очень-то умной голове, была ужасна. Новый поворот вел в никуда. Меня нет, я лежу в могиле, при-давленный серой мозаичной плитой, на которой выбита моя фамилия, имя, отчество и две даты: первое мая одна тысяча девятьсот семьде-сят пятого года (дата моего рождения), потом тире, и еще одна дата – та самая, которая стояла в подписанном мною контракте.
Двадцать седьмое июня две тысячи пятого. Жизнь моя закончилась двадцать седьмого июня сего года, сорок дней назад. Именно в этот день, под-писав контракт, я подписал себе смертный приговор. Я уже сорок дней, как труп. И душа моя отлетела в рай или погрузилась в глубины чистилища. Можно смело поминки справлять!
Итак: я – труп. А зачем трупу деньги? Программа, о которой раз-говаривал по телефону Носорог, предполагала мое участие в секрет-ных операциях, неизвестно кем финансируемых, после прохождения мною переподготовки в спецотряде. А если программа закрывается, то и я должен быть закрыт. Мы все должны быть закрыты.
Нас убьют и закопают прямо здесь, в песчаной дальневосточной земле.
В братской могиле.
Я бросил окурок в ведро, вкопанное посредине курилки, он ко-ротко пшикнул, и повернулся, чтобы вызвать из казармы Рэбэ и поде-литься с ним своими мыслями. Но Рэбэ, закончив бинтовать ногу Хоб-бита, сам вышел на крыльцо.
– Что случилось? – спросил он, подойдя ко мне.
Я огляделся, так же, как это недавно сделал Выкидыш и все ему рассказал. Рэбэ слушал внимательно, пощипывая щетину на подбо-родке.
Когда я умолк, выложив все, что узнал, и то о чем думал минуту назад, он сказал коротко и ясно:
– Надо линять.
Меня слегка удивила поспешность его решения.
– Ты со мной согласен? – спросил я. – Что нас здесь грохнут?
– Я предполагал подобное развитие событий. Мне с самого на-чала все показалось странным. ООО это…
– Зачем же тогда контракт подписывал?
– А ты?
– Деньги нужны были, – со вздохом ответил я.
– Вот, вот. Тебе бабки нужны были, мне…кое-что другое. У каж-дого свои причины… Линять сегодня нужно.
– Без подготовки? – удивился я.
– Тебя пять недель готовили. Мало?
– А еда? А оружие? Не с муляжами же в поход идти?
– Жрачки в лесу полно, а оружие… Пуля, говоришь, с Носорогом улетел? Это хорошо. Оружейка до его прибытия без контроля. Подло-мим оружейку, возьмем три автомата и три тесака, патронов поболь-ше.
– Почему три?
– Пойдем втроем: ты, я и Гуинплен. – Рэбэ посмотрел на мою вы-тянувшуюся, недовольную физиономию. – Знаю, что ты его недолюб-ливаешь. Надеюсь, со временем ты свое отношение к нему изменишь. Гуинплен не только сильный, как Шварценеггер, он надежный.
Я этого парня, Хохол, лучше, чем тебя знаю. Еще с первой чеченской компа-нии. Я тогда командиром роты был, а он взводом командовал. Он мне дважды жизнь спас.
– А как же другие? Лось? Хоббит? Другие? Мы их здесь умирать оставим?
– Человек человеку – волк. Помнишь?
Я помолчал, потом заявил решительно: