Страница 41 из 45
Давнишние созданья Аримана, Они влекли колдуний молодых, Еще не знавших сладостей дурмана. Наш круг разъялся, принял их, затих, И демоны к ним жадные припали, Перевернув порядок членов их. И месяц им светил из дымной дали, И Змеи наш устремил на них свой взгляд, И мы от их блаженства трепетали. Но вот свершен таинственный обряд, И все колдуньи, в снах каких-то гневных, «Давайте мертвых! Мертвых нам!» кричат. Протяжностью заклятий перепевных, Составленных из повседневных слов, Но лишь не в сочетаньях ежедневных,— Они смутили мирный сон гробов, И из могил расторгнутых восстали Гнилые трупы ветхих мертвецов. Они сперва как будто выжидали, Потом, качнувшись, быстро шли вперед, И дьявольским сиянием блистали. Раскрыв отживший, вдруг оживший, рот, Как юноши, они к колдуньям льнули, И всю толпу схватил водоворот. Все хохоты в одном смешались гуле, И сладостно казалось нам шептать О тайнах смерти, в чувственном разгуле. Отца ласкала дочь, и сына мать, И тело к телу жаться было радо, В различности искусства обнимать. Но вот вдали, где кончилась ограда, Раздался первый возглас петуха, И мы спешим от гнили и распада,— В блаженстве соучастия греха.
ПРОБУЖДЕНИЕ ВАМПИРА
Из всех картин, что создал я для мира, Всего желанней сердцу моему Картина —«Пробуждение Вампира». Я право сам не знаю, почему. Заветные ли в ней мои мечтанья? Двойной ли смысл? Не знаю. Не пойму. Во мгле полуразрушенного зданья, Где умерло величье давних дней, В углу лежит безумное созданье,— Безумное в жестокости своей, Бескровный облик с алыми губами, Единый — из отверженных теней. Меж демонов, как царь между рабами, Красивый демон, в лунной полумгле, Он спит, как спят сокрытые гробами. И всюду сон и бледность на земле. Как льдины, облака вверху застыли, И лунный проблеск замер на скале. Он спит, как странный сон отжившей были, Как тот, кто знал всю роскошь красоты, Как те, что где-то чем-то раньше жили. Печалью искаженные черты Изобличают жадность к возбужденьям, Изношенность душевной пустоты. Он все ж проснется к новым наслажденьям, От полночи живет он до зари, Среди страстей, неистовым виденьем. Но первый луч есть приговор «Умри». И вот растет вторая часть картины Вторая часть: их всех, конечно, три. На небе, как расторгнутые льдины, Стоит гряда воздушных облаков. Другое зданье. Пышные гардины. Полураскрыт гранатовый альков. Там женщина застыла в страстной муке, И грудь ее — как белый пух снегов. Откинуты изогнутые руки, Как будто милый жмется к ней во сне, И сладко ей, и страшно ей разлуки. А тот, кто снится, тут же в стороне, Он тоже услажден своей любовью, Но страшен он в глядящей тишине. К ее груди прильнув, как к изголовью, Он спит, блаженством страсти утомлен, И рот его окрашен алой кровью. Кто более из них двоих влюблен? Один во сне увидел наслажденье, Другой украл его — и усыплен. И оба не предвидят пробужденья. В лазури чуть бледнеют янтари. Луна огромна в далях нисхожденья. Еще не вспыхнул первый луч зари. Завершена вторая часть картины. Вампир не знал, что всех их будет три. На небесах, как тающие льдины, Бегут толпы разъятых облаков, У окон бьются нити паутины. Но окна сперты тяжестью оков, Бесстыдный день царит в покоях зданья, И весь горит гранатовый альков. Охвачена порывом трепетанья, Та, чья мечта была роскошный пир, Проснулась для безмерного страданья. Ее любил, ее ласкал — вампир. А он, согбенный, с жадными губами, Какой он новый вдруг увидел мир! Обманутый пленительными снами, Он не успел исчезнуть в должный миг, Чтоб ждать, до срока, тенью меж тенями.