День за днем

Витторио вел машину ровно, все время во втором ряду, на скорости сто десять. Руки его лежали на руле, слегка касаясь его, не сжимая, а сам он смотрел вперед. Краем глаза следил за дорогой, но все его внимание привлекал синеватый просвет, открывшийся в небе. Он был похож на огромную руку с длинными, окоченевшими пальцами, и эта рука, исполненная темной, сверкающей синевы, прорывала серую, мертвенную пелену, нависшую над землею. Если там и есть какое-то солнце, оно, должно быть, жидкое, разбухшее, тоже синее, словно капля чернил, упавшая с перьевой автоматической ручки.

На автостраде, думал Витторио, все впереди для того, кто ведет машину. Смотреть по сторонам нельзя; нельзя повернуть голову и наблюдать, пристально вглядываться, изучать: то, что проносится мимо боковых окошек, воспринимается краем глаза и кажется одинаковым. Дорожные ограждения из серого цемента, длинные, плоские, плотные, как стены. Вогнутые металлические полосы, на которых кое-где набухает красноватый фурункул световозвращателя. Высокие живые изгороди, покрытые хилыми, блеклыми цветами. Барьеры из плексигласа. То, что справа, – дальше на длину сиденья; то, что слева, – у самого уха. Но небо, дорога, вся местность – впереди, в широкоугольном объективе ветрового стекла, как в бездонном телеэкране, куда взгляд проникает до бесконечности, не встречая преграды. Все впереди. Даже то, что ты уже миновал, мчится, поднимаясь кверху, зажатое в зеркальце заднего вида, и чтобы бросить взгляд на то, что остается позади, нужно все-таки смотреть вперед.

Иногда мысли, рождаясь в голове, становятся образами. Возникают перед тобой, словно трехмерный фильм, движущаяся голограмма, для которой не нужен экран. Зрение, обоняние, все чувства направлены вовне, на восприятие действий и ощущений, но по ту сторону глаз, в овальном пространстве между висками и затылком, под черепной коробкой роятся мысли. Иногда направляемые, выстроенные, а иногда возникающие сами по себе, подобно снам, образы складываются и движутся: какая-то женщина, какой-то мужчина, какое-то место; их сопровождают шумы, мелодии и слова, которые существуют, хоть их и не слышно; образы имеют запах и телесную плотность, касаются кожи, вызывают настоящую реакцию, подлинное ощущение. Родившись однажды, эти образы не возвращаются вспять, не прокручиваются назад, как видеопленка, но являются снова, повторяются, возникнув из ничего, точно такие, как прежде; или меняются, сокращаются до деталей, которые высвечиваются крупным планом и заполняют все поле видимости, или сбиваются на другие лица, другие тела, другие движения. Девушка из клуба «Крылатая стрела» идет с ним рядом. Ощущения: хорошенькая. Девушка из «Крылатой стрелы», одетая в костюм оливкового цвета, идет с ним рядом и поддерживает под руку. Ее рука у него на локте. У него на локте – ее ногти, покрытые белым лаком. Ощущения: облегчение, покой, да, именно так. Девушка в оливковом костюме идет рядом с ним. Его рука на лице девушки. Он затыкает девушке рот, касается влажных губ, зубов. Девушка идет рядом, его рука на ее лице, он отталкивает ее в сторону. Пистолет. Ощущения: никаких.

Когда образы возникают из ничего, они называются фантазиями. Когда это где-то и когда-то происходило, они называются воспоминаниями.

Витторио покинул шоссе. Свернул направо и по пандусу направился к въезду на платную автостраду, выбрав отсек с автоматической системой слежения – не страшно, если он и оставит за собой электронный след. Услышал первый гудок, притормозил, ожидая второго, после которого должен подняться шлагбаум, почти остановился, пропуская автомобиль, появившийся слева. С запозданием, когда пропускной пункт уже остался позади и Витторио въезжал на дорогу, ведущую к границе, он вспомнил звонок на радио водителя грузовика, который прозвучал в какой-то ночной передаче: водитель жаловался, что автоматические пропускные пункты расположены с разных сторон – приходится все время смотреть на указатели и заниматься слаломом, перескакивая из ряда в ряд. Он прав, подумал Витторио.

Иногда мысли в голове возникают внезапно и не принимают никакой формы. Вспыхивают в темноте сознания, как молния на ночном небе, безмолвный электрический разряд, за которым не следуют раскаты грома. Более того: молния, ничего не освещающая, немая и слепая, после которой черное небо по-прежнему остается черным; такая стремительная, что невозможно понять, когда она промелькнула. Иногда от подобных мыслей включаются, разгораются, взрываются с яростным шумом самые неожиданные ощущения; либо высвобождаются, выползают медленно, словно клубы пара, некие состояния духа, в которые погружаешься внезапно, понятия не имея, откуда они взялись и что послужило толчком. Иногда подобные мысли связываются между собой, порождают понятия, решают проблемы, выражаются в образах и словах, движутся дальше. А иногда их даже не замечаешь. Они остаются во тьме сознания, словно никогда не существовали. Может быть, откладываются где-то внутри, запечатлеваются в памяти, наносят травмы, которые так и остаются скрытыми.

А может быть, просто теряются и не возвращаются больше.

Витторио остановился у таможни. Припарковал машину на площадке и зашел в помещение гвардии, чтобы оставить на хранение пистолет. Он всегда все делал по правилам, согласно закону, не рискуя напрасно, а Сан-Марино, хоть и близко расположенное, все-таки иностранное государство во всех смыслах этого слова, со своими установлениями.

Он оставил пистолет в помещении гвардии Сан-Марино, и сделал это быстро, потому что здесь его знали. Снова сел в машину и стал подниматься по горе в город, круг за кругом. По дороге останавливался в пяти различных банках и клал на счета по двадцать миллионов наличными, думая, как повторит этот путь через пару недель, после того как съездит в Швейцарию и заберет из тамошнего банка вторую часть гонорара. Взобравшись наверх, не стал въезжать в город, а, минуя Ворота Родины, развернулся вокруг первой из трех гор. Остановился на площадке, вышел из машины и открыл дверь, ведущую в офис, зажатый между газетным киоском и баром. Бросил взгляд на почтовый ящик под табличкой «Ювелирные изделия Титано», проследовал мимо, увидев, что оттуда торчит лишь глянцевый листок рекламы. В офисе тоже не было ничего особенного: стол с компьютером, вращающееся кресло и закрытый архивный шкаф. В полуподвале – туалет, рядом еще два шкафчика. В одном лежала колода карт, какая-то одежда, еще запакованная в целлофан, и гримировальный набор. Во втором – духовое ружье «итака» 12-го калибра, со спиленным прикладом, карабин «везерби», к нему оптический прицел «найтфорс» с увеличением в 36 раз, и автомат «хеклер-энд-кох», уже с глушителем.

Перед тем как выйти из офиса, Витторио вынул из ящика стола перекидной ежедневник и быстро его просмотрел, водя пальцем по колонке имен и адресов. Вздохнул, увидев, что настала очередь городской библиотеки Кавриате, провинция Бергамо, и прочитал рядом с адресом сноску: «Максимум скопления народа: суббота, вторая половина дня (университетские студенты). Библиотекарша молодая, симпатичная. Может запомнить: абонентов преклонного возраста, клиентов без карточек, красивых парней». Витторио извлек из архивного шкафа искусственную челюсть с одним сломанным зубом, парик, цветные контактные линзы и пудру, чтобы придать бледность лицу. Из одежды, развешенной на крючках, выбрал джинсы, белую рубашку, синий свитер, и все это сложил в сумку. Посмотрел на часы и заторопился. Нужно было еще забрать пистолет, найти место, чтобы переодеться, и успеть в Бергамо на связь по чату.

Дзынь.

– Вот они.

Я запустил программу, которая подает сигнал всякий раз, когда абонент с определенным ником выходит в чат. Я сделал это сам, без помощи Луизы: такой уровень и мне доступен. Всякий раз, когда Питбуль или Старик соединяются с чатом, компьютер звоночком оповещает меня. Он мог бы даже говорить: «Попался!» – но для этого нужно знать больше, чем знаю я, или обратиться к Луизе, а я не хочу лишний раз ее эксплуатировать. Она и так потратила на меня много времени.