Страница 2 из 8
II.
Разговорчивый капитан, хоть и видно, что хороший человек, Самсону был некстати. Только мешал найти решение для задачи, по сложности мало уступавшей исчислению квадратуры круга.
Что несолиден наружностью, Фондорин знал сам и нисколько о том не заботился. Эту прихоть натуры он объяснял себе тем, что его внутреннее время не совсем совпадает с внешним и словно бы движется по собственным законам. В детстве он выглядел много старше своих лет; возмужав, сделался похож на подростка. Ощущал же себя в разные миги жизни по-разному. То древним стариком, который вынужден обитать в мире, населённом малыми детьми. А то, напротив, ребёнком средь взрослых. Глова Самсона была наполнена премудростью, много превосходившей разумение окружающих, но и окружающие (он чувствовал) ведали про мироустройство нечто важное, чего юный профессор постичь не умел.
Из этого видно, что человек он был особенный, не похожий и не стремящийся походить на других. Главной чертой этого необыкновенного характера являлась нетерпимость по отношению ко всему непонятному. Ещё в первую пору детства Самсона Фондорина поражало: как это люди могут жительствовать средь явлений, смысл которых по большей части туманен, и нисколько этим не мучиться? Цель своего существования мальчик определил так: разъяснить всё неясное, раскрыть подоплёку всего загадочного. Сия задача, превосходная в своей неисчерпаемости, сулила долгую и увлекательную жизнь. Девизом Самсон выбрал латинское OMNIA EXPLANARE[2] и даже вырезал начальные буквы этого выражения на серебряном перстне, с которым никогда не расставался.
Едва научившись ходить, ребёнок уже выказывал признаки исключительной одарённости. В шесть лет он проштудировал всю «Энциклопедию» и говорил на нескольких языках, на десятом году беседовал на равных с первыми умами своего времени – словом, являл собою блестящий образец природной аномалии, который немцы называют Wunderkind, а французы enfant prodige.
Как известно, у детей этой породы за бурным ранним развитием часто следует замедление умственного роста; войдя в возраст, они перестают отличаться от дюжинных людей. Но с Самсоном этого не произошло. На втором десятилетии жизни он развивался не менее стремительно. Первый научный трактат (Исследование галлюцинаторных свойств одного якутского гриба) он опубликовал в 11 лет, и никто из столичных мужей не хотел верить, что из-под пера отрока могло выйти исследование столь безукоризненное по форме и глубокое по содержанию. Случился даже род скандала. Университетские авторитеты утверждали, что истинным автором является отец мальчика, известный своей разносторонней учёностью и оригинальными привычками, который-де вздумал подурачить профессорскую братию. Посему славы Моцарта-от-науки юный сибиряк не стяжал, да он, правду сказать, к ней и не стремился. На ту пору Самсона больше всего занимали не академические труды, а практические исследования. Вдвоём с отцом он объездил самые глухие уголки пустынного Сибирского субконтинента, собирая растения с минералами и изучая диковинные обычаи языческих племён.
К 14 годам молодому человеку (никому из знавших Самсона не пришло бы в голову назвать его «подростком») Сибирь стала тесна. Благословлённый родителями, он пустился в большое кругосветное путешествие. Оно продлилось долгих восемь лет, но знаний, почёрпнутых Фондориным в это время, другому человеку было б не собрать и за целый век. Юноша побывал на Востоке, в испанской Америке и многих иных местах, причём не любовался красотами, а постигал бесчисленные тайны природы.
В итоге неспешного и пытливого вояжа по разным уголкам земли Самсон сделал немало научных открытий, собрал обширную коллекцию из удивительных растений и даже из некоторых экзотических животных, однако горько разочаровался в состоянии человеческого рода и во всех разновидностях общественного устройства. Нигде – ни на Западе, ни на Востоке – не обнаружил он стран, где люди жили бы разумно и достойно, не мучая друг друга и не совершая каждодневных мерзостей. Правители повсюду оказались тиранами и себялюбцами; подданные, хоть и вызывали жалость, были не лучше своих владык.
Единственная стихия, где царствовало достоинство, именовалась «разум». Единственной отрадой для Разума могла считаться Наука. Единственным прибежищем для Науки служила тишина кабинета или лаборатории. Таков был основной урок, извлечённый двадцатидвухлетним мыслителем из странствий по сторонам света.
По возвращении в отчизну он прочитал в Москве несколько лекций на разные темы. Выступления эти произвели на взыскательную публику огромное впечатление. Иван Андреевич Гольм, университетский ректор, предложил юному учёному должность экстраординарного профессора физико-математического факультета. Честь была небывалой, поприще блистательным. Фондорин согласился. Где ж и служить Науке, если не в главнейшем её храме, Московском университете?
Круг познаний новоявленного профессора (очень скоро переведённого в ординарные) был обширен. Помимо математики и физики Самсон Данилович читал курс химии и ботаники, а также вёл со студентами занятия в анатомическом театре. Сам же более всего интересовался физиологией, а именно той её частью, что изучает деятельность органов, крупно называемых «мозгом».
В ходе исследований мозговой субстанции, загадочнейшей во всём человеческом устройстве, Фондорин часто вспоминал один случай из эпохи своих плаваний.
Однажды корабль, на котором он следовал из Веракруса в Маракаибо, встретил в открытом море шхуну, которая носилась под ветром невероятными зигзагами, то клонясь мачтой до самой воды, то снова выравниваясь и непрестанно делая бессмысленные повороты. Заподозрив неладное, капитан спустил шлюпку. Любознательный Самсон, конечно, был в ней. После долгих усилий подозрительное судёнышко удалось нагнать. Каково же было изумление поднявшихся на борт, когда они обнаружили за штурвалом мартышку! Вся команда шхуны, четыре человека, лежала на палубе бездыханная – как определил Фондорин, причиной смерти стал испорченный ром. Мартышка, должно быть, много раз видала, как люди управляют судном, и, оставшись одна, принялась крутить колесо безо всякого толка и смысла. Если б не встретившийся корабль, шхуна рано или поздно непременно бы перевернулась.
Таков и человек, бывало, думал Самсон, разглядывая в микроскоп таинственные ткани мозга. Мы не понимаем устройства руля, который управляет нашими движениями и поступками; ведём себя подчас не умнее несчастной обезьянки – и очень часто это приводит наше судно к крушению. Надобно освоить сей драгоценный прибор, научиться им владеть и пользоваться его чудесными возможностями, о которых мы и не подозреваем. Именно внутри черепного сосуда обитает душа, то есть сумма стремлений, представлений и качеств, определяющая действия человека. Ergo,[3] путь к усовершенствованию человечества лежит не через развитие общественного закона, который вторичен, а через реформирование закона внутреннего, творцом коего является мозг.
Великая задача поглотила помыслы юного мудреца без остатка. Будучи пытлив, приметлив и настойчив, Фондорин быстро продвигался к цели, а сфера исследований раскрывала перед ним всё новые бездны, от заглядывания в которые захватывало дух. Однако учёный не спешил делиться своими открытиями с коллегами. Он очень хорошо понимал, сколь опасным становится знание, когда делается достоянием неподготовленного ума. Неслучайно фондоринские предшественники свято оберегали те крупицы сокровенных сведений, что попадались им в руки.
А предшественников у Самсона было много. Они жили во всех частях света. Их кропотливая, муравьиная работа длилась веками и даже тысячелетиями.
Разрозненные, часто случайные открыватели тайн мозга именовали себя по-разному: жрецами, колдунами, знахарями, ведунами, алхимиками. В Якутии, где юный Самсон впервые столкнулся с этой породой людей, их называли «шаманами». Впоследствии Фондорин выискивал носителей знания намеренно – и находил их почти всюду, куда бы ни попадал.
[2] Всё разъяснить (лат.)
[3] Следовательно (лат.)