Под знаком Вовки

- Это же мало, ты очень большая! - и подумав еще, выдал последний аргумент, пораженно округляя глаза: - И тебе не стыдно?

Это что – я так же делаю? Понятно тогда почему действует.

Поев, мы опять сели в машину и Вовка с полчаса трещал обо всем на свете, а я только поддакивала. Отвлекаться нельзя, нужно сосредоточиться на дороге. А потом он переполз назад и там уснул.

В Ярославле, как и планировалось, мы остановились в гостинице, но тащить сына по достопримечательностям я не стала. Для счастья ему оказалось достаточно большой детской площадки – засиделся. А мне просто ничего не хотелось. Только сидеть и смотреть, как он носится, знакомится, болтает с детьми, смеется, радуется, на меня посматривает…

Может и не нужно было ничего узнавать? Жила бы и жила, как все годы до этого. Но нет же – нужно было выяснить… И опять позывы эти дурные - на смех… но не горький уже, а скорее издевательский.

Господи, какая же ты непроходимая дура, Сашка! Тебя просто берут и вычеркивают из жизни! Легко забывают, оставляют в прошлом, как неудобную вещь, а сами живут полной жизнью. Баб любят, детей заводят, толстеют на пирогах, в Балтийском море купаются…

А ты – идиотка конченная… ты везде и во всем свою вину ищешь, всех понимаешь и оправдываешь, потому что неоднозначно все и непросто. А правда в том, что ситуации, конечно, разные и неоднозначные тоже, но результат один – никому ты не нужна. А значит что?.. Будем жить.

- Вова! Время, сынок – выезжаем. Бабушка и дед ждут…

Ларисе я не стала ни о чем говорить, хотя первый порыв был - к ней. Наверное, свежо еще чувство благодарности за то, что тогда вытащила. И как только я поняла, что могу уже говорить – наверное, могу… я набрала ее. И тут же вспомнила, как Заворотнюк предупреждал о конфиденциальности информации. А в чем она, собственно, и с чего? Но, когда Лариса взяла трубку, плакаться я не стала. Спросила о другом:

- Лариса, а зачем ты рассказала мне о бабушке?

- И не только о ней, еще и о своей первой любви. Я никому и никогда о ней не говорила.

- А мне почему?

- Память о ней неразделима с самой тяжелой моей потерей. Мне было плохо тогда - давно, а тебе – на тот момент. Вспомнилось, отозвалось, зазвучало в унисон… и у меня тоже есть слабости, Саша. Поделилась с тобой своим, разделила твое. А почему ты спрашиваешь?

- Да так… подумалось просто.

Мы попрощались. Я сходила умылась…

И честно – не совсем понимала, что со мной делается. Похоже было на то, как с Ильей – и радость, и огромное облегчение, что жив. И тут же разочарование с обидой – нас с сыном предали. А сейчас - обо мне просто забыли. И никогда еще я так не смеялась – до икоты, до болей в ребрах, до слез. Над своей глупостью смеялась, над наивностью дичайшей, над своей верой в сказки. И откуда эта обида, не представляла себе – мне даже предъявить в итоге нечего! Но выдумщица – да… и дура редкостная.

А как долго решалась и думала! Выжидала, когда останемся с Владом, чтобы наконец выяснить… Дождалась. Это был последний день работы, нас всех отпускали на месяц. Дальше тянуть было некуда и я осторожно поинтересовалась, заходя издалека:

- То, что Зав говорил тогда о покушениях… Влад?

- Ты приняла слишком близко к сердцу! – будто даже в сердцах отозвался он.

Мы давно уже перешли на «ты» - он и предложил. И оказался прав – общаться стало проще и легче в разы. Хотя я все так же признавала его возраст и опыт, а он, надеюсь – наличие у меня мозгов. Но сейчас отчитывал, как маленькую:

- Даже странно, Саша. Это я влез туда и так… что было бы нелепо! И потом - сейчас нас секретят по полной, сделали выводы. Выводы сделаны, Саша! А история с Фаттаховым вообще – совсем другая история. Его убрали, потому что несколько лет не могли установить прослушки в посольстве – инфобезопасность была полностью на нем. А если бы не посольский врач, снимающий операцию на видео и контролирующий реанимационные действия, то может и не откачали бы. Скорее всего.

- Откачали? – тупо переспросила я.

- Ну – реанимировали, - уточнил Влад с раздражением, - вывели из обратимого состояния клинической смерти. Это профессиональные риски, они есть в любом деле – у тех же дальнобоев. Мы с тобой за рулем всего ничего, а они – почти всю жизнь. Кто рискует больше? Фаттахов – вообще другая история – не бери в голову.

- Реанимировали, - решительно подытожила я, чувствуя, как внутри что-то начинает подергиваться.

- Ну да… забудь – это лет десять назад было…

Мне нужно было уйти – срочно. Еще одной моей истерики Заворотнюк просто не переживет. Махнув рукой Владу, я вышла в коридор. Здесь тоже были камеры, поэтому… И в лифте, и в коридоре жилого корпуса.

А внутри что-то поднималось и ширилось, ширилось. Губы растягивались сами собой. И вряд ли это выглядело улыбкой. Спасибо – никто не встретился.

Только ввалившись в квартиру и захлопнув за собой дверь, я прошла в спальню, сползла на пол и заржала. Просто смехом назвать это было бы сложно - да… Ребра болели до сих пор.

В деревню мы доехали засветло, хотя и не спешили от слова «совсем». Нас уже ждали и встречали – пирогами с капустой, крольчатиной, тушеной с картошкой, запеченным в печи молозивом – корова недавно отелилась. И самогоном понятно. Мама гнала его понемногу для своих нужд – травки настоять и просто выпить иногда «с устатку и от нервов».

Сейчас казалось и правда – самогон самое то. Жутко хотелось расслабиться после трассы и просто - расслабиться. И, наверное, грамулька не помешала бы, но… где-то во мне сейчас формировались и вызревали будущее яйцеклетки.

А к вечеру я уже и так растеклась и расслабилась, наевшись до отвала и осознав наконец, что нахожусь дома, в безопасности. Навалилась усталость и параллельно с ней жгучая потребность вывалить на маму свои обиды – вдруг да полегчает? Лариса разделила то мое состояние, по ощущениям - ровно надвое. Вот и сейчас бы так.

- Мам… только вы да Вовка меня и любите, - сдалась я сама себе, удобно устраиваясь на широком топчане под яблоней, головой на маминых коленях.

Была еще не ночь, но уже и не совсем вечер. И птицы не пели, а изредка тихонько попискивали в гнездах. Ветер стих, и дядь Ваня завел дымокур в стороне, добавив туда какой-то сухой гриб – пах он не противно, а вот комары его боялись. И от мамы пахло приятно – травой, молоком и немного коровой. Домом пахло и безопасностью. А я почти уже засыпала.

И рассказывала ей – тихим, сонным голосом. Монотонно и безэмоционально. Об Илье нельзя было – она нашла бы его и убила, Лену его так точно. А вот о Сергее и странной обиде на него я рассказала.

- Ты же сама его прогнала, - расчесывала мама гребешком мои волосы, от чего спать хотелось еще больше.

- Не… я не гнала, мам – просто не решалась, не могла. Считала – должна что-то Илье.

- А сейчас не считаешь?

- Больше нет. Но толку? Он просто уехал и пропал. Цветы раз прислал и все. А я их – обратно…

- Так, а чего ты хотела? – тихо шелестела она голосом. Казалось, в этой тишине иначе и нельзя. И я тоже шептала:

- Чтобы хоть раз решили за меня?

- За тебя решишь… я решала – ты послушалась? - ворчала она.

- Ветеринарка – не мое. А за тебя разве решишь? Но дядь Ваня же с тобой?

- Я пять лет его к себе не подпускала. В дом пустила, а в постель – нет, - ровно доложила мне она.

Я проснулась. Села. Заглянула ей в глаза.