Страница 12 из 159
– Равняйся, отставить. Равняйсь!! Смирно!! Отставить. Равняйсь.
Смирно!! – раздавались команды старшего сержанта, которые я как робот повторял. – Спим на дежурстве, товарищ курсант?? А кто батарею охранять будет? Бабушка?? Враги напали на часть, а он спит, зараза.
Рот закрой. Смирно, я сказал!! Спишь? А?
– Никак нет! – уже понимая, что пойман с поличным, выпалил я. -
Только присел.
– Присел? Ты все на свете проспал. Родина в опасности!! Бегом к старшему сержанту Волчик.
Волчик стоял ухмыляясь в дверях каптерки, опершись о косяк, выкрашенный в коричневый цвет. Я подбежал к нему:
– Товарищ гвардии старший сержант, курсант…
– Ты Родину предал, – тихим голосом НКВДэшника прервал меня Волчик.
– Никак нет, – возмутился я.
– А где твой штык-нож? – показал он пальцем на мой ремень.
Штык-ножа не было, на ремне болтались только пустые ножны.
– Потерял? – улыбаясь спросил Волчик. – Или врагам Родины продал?
– Ладно, товарищ гвардии старший сержант, это Вы забрали… отдайте.
– Чегооооо? Опупел солдатик?? Сам потерял оружие, которое тебе
Родина доверила, а теперь валишь на старших по званию?? Ушел "на тумбочку".
– Ну, отдайте, – начал канючить я с спросонья, понимая, что кроме них никто не мог вытащить нож, а утром мне будет куда больший нагоняй от офицеров.
– Приказ не слышал? Бегом "на тумбочку", урод.
"На тумбочку" означало, сменить стоявшего около тумбочки дежурного солдата напротив входной двери. Через час, когда сержанты пошли спать, они отдали мне штык-нож, посоветовав больше не спать и даже засыпая хранить вверенное мне оружие.
– А как можно сохранить штык-нож? Из сапога же его тоже можно вытащить, – уточнил нагло я.
– В жопу себе засунь, – грубо сказал дежурный по роте.
– В кольцо ножа палец вставь, только, чтобы не застрял, – со смехом ответил мне Волчик. – Всему вас духов учить надо. И не напрягайся, воин, дембель не за горами.
До дембеля было еще очень-очень далеко.
Присяга
– Сегодня бойцам нашей доблестной батареи предоставлена честь выполнить ответственное задание. Мы едем "в поле" выполнять приказ командира полка. Едем в место, где проводятся учения. Вам исключительно повезло. Вы сможете принять участие в учениях еще до присяги Родине, – громкий голос командира батареи раскатывался под сводами казармы. – Выдвижение личного состава батареи через 15 минут. Чего встали? Время пошло.
С задней стороны корпуса казармы, закрывая обзор на парк бронетехники, стояли уже поджидавшие нас, армейские грузовики с верхом крытым брезентом зеленого защитного цвета.
– По машинам, – раздалась команда, и мы полезли в ЗИЛы, толкаясь и усаживаясь поудобнее на деревянных лавках, прикрученных к полу грузовика, стараясь сесть у единственного места со свежим воздухом, идущим от дороги, поближе к заднему борту. Места у борта все равно достались сержантам, а плотность внутри кузова была такая, что чувствовалось сердцебиение соседа.
– Как сардины в консервной банке, – усмехнулся Володя.
– Кто недоволен – сейчас пойдет пешком, – пригрозил замком взвода, и громко крикнул: – Поехали!
Грузовики заревели своими мощными двигателями и выехали за ворота части, покатившись по ухабам и рытвинам Коврова, его окрестностям в сторону неизвестного нам места. Водила не сильно заботился о тех, кто был за пределами его кабины, и мы подпрыгивали на каждой кочке, вжимая голову в плечи из страха удариться о перекладину, на которой лежал трепыхавшийся на ветру брезент…
Минут через сорок грузовики дружно остановились на краю огромного поля. Через прореху в брезенте было видно, что вся территория поля была заполнена большими армейскими палатками, между которыми торчали вбитые разного вида и размера колышки, к которым крепились палаточные веревки.
– Второе отделение, – раздалась команда взводного, – ваша задача, разобрать крайние палатки.
– А чем разбирать, товарищ лейтенант? – Володя улыбался, готовый
"взглядом съесть начальство".
– Для тех, кто "на броневике" повторяю: задача разобрать палатки, а как – это уже не мои проблемы.
Мы принялись вырывать колья и колышки, вытаскивать пластиковые окна из плотных пазов палаток, разбирать стоящие в палатках металлические двухъярусные кровати. Володя, как всегда улыбаясь, продекламировал фразу из песни Высоцкого, я подхватил, продолжил. Из первой песни пошла вторая, затем третья.
– Воин, ты сюда петь приехал или работать? – окрикнул меня сержант, который сам работать и не собирался, о чем свидетельствовали не вынимаемые из карманов руки.
– А чем плохо? Работе же не мешает. И… это же Высоцкий!! Он говорил, что он не пишет песен, а "кладет стихи на ритмическую основу". Это стихи.
– Ну и что с этого?
– Вы не любите Высоцкого, товарищ гвардии сержант?
– А чего там любить? Не баба же…
– Его тексты меняют понимание человека о действительности, дают возможность увидеть мир с другой стороны. Он был очень разносторонний человек…
Большого спора не получалось, я говорил, деревенский паренек с лычками сержанта срочной службы что-то возражал, используя метод
"сам дурак", я искал новые аргументы, декламируя стихи великого барда, стараясь объяснить их глубину, показать саму суть. Объясняя, я говорил о друзьях поэта и коснулся стихов Гафта, написанных на похороны Высоцкого, в основе которых лежали стихи самого Владимира
Семеновича.
– Там есть гениальные строчки, товарищ сержант: "… что нам
Дассен, о чем он пел – не знаем мы совсем. Высоцкий пел о жизни нашей скотской"…
В этот момент вход палатки распахнулся, и в проем вошел подполковник.
– Тебе чем, сынок, жизнь наша не нравится? – сходу спросил он меня. – Чем она ТЕБЕ скотская??
– Я, товарищ подполковник, – начал я тут же отвечать, не обратив внимания, что все в палатке замерли, – думаю, что Высоцкий старался показать в своих стихах, жизнь без преукрас, такой, какая она есть.
Со всеми ее проблемами, сложностями.
Сержант, оставшийся стоять у старшего офицера за спиной, показал мне здоровый кулак.
– Ну и? – повернул голову на бок подполковник.
– Вот Гафт – известный артист и друг Высоцкого, написал те строчки, – продолжил я, – выражая свою солидарность с…
– Даааа… как фамилия?
– Курсант Ханин.
– Ладно, еще поговорим, курсант.
– Без проблем, товарищ гвардии подполковник, когда Вам удобно, – живо ответил я, совсем не обращая внимания на огромные глаза сержанта и качающийся около бедра здоровый кулак.
Подполковник глубоко вздохнул, шумно выдохнул, буркнув что-то себе под нос, и вышел из уже осевшей от частично вынутых крепежей палатки.
– Ты совсем оборзел, дух? – тут же подскочил ко мне сержант.
– А что такого?
– Он же ПОДПОЛКОВНИК!!! Командир полка!!! А ты…
– А если подполковник, то с ним говорить нельзя?
– Ты дурак или не понимаешь??? У него две звезды на двух просветах!!! Он командир полка!!! А ты кто? Дух-первогодка. Даже я с ним разговаривать себе не позволяю…
– И что теперь? Товарищ сержант, я из Питера!! У нас в городе пять училищ, где пушки в петлицах носят. И артиллерийская академия в паре остановок от моего дома. Мне, что полковник, что майор, что генерал – их там пруд пруди. Ну, еще один. И что?
– Ты действительно ничего не понимаешь? – удивился сержант, всем своим видом показывая, что перед командиром полка надо, как минимум не открывать рта, а как максимум, преклоняться. И я, действительно, его, парня из деревни, не понял. Мы были из разным миров, хотя жили в одной стране.
Разбирать палатки мы так и не закончили. Армейский закон, давно сформулированный прапорщиками, что работаем от забора и до обеда, исполнялся и в нашей дивизии. За полчаса до обеда нам приказали оставить разбор палаточного городка, построили и отправили восвояси.
– Отделение, – гордый командир взвода сиял как начищенная духом пряжка армейского ремня. – Вам, трудившимся сегодня в поте лица, командир полка объявил благодарность!!