Страница 28 из 57
У стены напротив картины стоял черный письменный стол – абсурд в виде письменного стола – с множеством выточенных из дерева колонн и надстройкой с зубцами и башнями, похожей на крепость. Словно арку ворот огибала письменный стол книжная полка, растянувшаяся тоже на всю стену. На ней стояли астрономические, научно-музыкальные книги и труды по истории права. На самом верху в длинный ряд было выставлено собрание сочинений Карла Мая старого издания крокодилового цвета и с желтой шестиугольной звездой на корешках.
Антон Л. обыскал письменный стол. Никакого свидетельства он не нашел, но обнаружил там связку корреспонденции, то есть писем, адресованных Солиману Людвигу, а также разлинеенную красными полосами книгу с отпечатанными столбиками, какие раньше использовались торговцами для ведения счетов. В книге были какие-то записи. Антон Л. взял письма (когда он их держал, стопка доставала в высоту до локтевого сгиба) и книгу, сложил все это в машину и снова поехал в направлении гостиницы.
На большие расстояния Антон Л. на дерендингеровском автомобиле не ездил: от Фанискаштрассе до гостиницы, потом еще раз назад до Фанискаштрассе, когда он забирал Соню; затем несколько раз он использовал машину, когда концентрические круги его «Рабочего плана» удалились уже от гостиницы, и вот сегодня для у поездки в финансовое управление «Центр» и на Хетумштрассе. Вероятно, бензина в баке у Дерендингера было мало, потому что именно сейчас, на обратном пути в гостиницу, машина остановилась прямо посредине Земпадштрассе. Сначала мотор заработал толчками, затем снова гладко, затем толчки стали более продолжительными, мотор заглох, машина прокатилась еще несколько метров и остановилась. Антон Л. этого – быть может, просто не так скоро – ожидал. Не ожидал он того, что это случится именно тогда, когда он будет проезжать сквозь стадо коров.
Земпадштрассе была широкой улицей, на которой располагались исключительно общественные и деловые здания: министерства, институты, суды, страховые компании и банки. На том месте, где остановилась дерендингеровская машина, Земпадштрассе расширялась, превращаясь в площадь. С левой и с правой сторон площади стояли два одинаковых фонтана-близнеца. Как и известные римские образцы, эти фонтаны имели по две чаши, одна над другой. Вода стекала – даже еще сейчас – лентой сверху вниз, собираясь внизу в небольшом бассейне. В бассейне правого фонтана водосток забился. Возможно, из-за бури в июне и из-за наводнения в бассейн попал какой-то мусор. Вода вытекала из бассейна, в результате чего на находящейся в более низком месте части площади образовалось небольшое озеро. Вокруг этого озера растительность, пробивавшаяся сквозь камни мостовой, была намного гуще, чем в других местах. По озеру плавали утки. За то время, пока Антон Л. успел съездить в противоположном направлении, сюда на водопой пришло небольшое стадо коров. Это были, наверное, шесть или семь исхудавших коров с несколькими телятами и один бык. Скорее всего, шанс на выживание был как раз у тех коров, у которых родились телята, по причине чего молоко у них уходило естественным путем. (Остальные, вероятно, приняли мучительную смерть.) Бык собрал, наверное, силой своего непререкаемого авторитета это маленькое стадо, которое теперь нашло в близлежащем большом парке достаточно пропитания. Коровы, которых видел Антон Л., не были жалко исхудавшими, а, так сказать, естественно сморщившимися. Они были более мускулистыми, казались более жесткими, но и более злыми, чем те коровы, которых помнил Антон Л. Только бык был толстым. Как раз в тот момент, когда Антон Л. проезжал мимо, бык бросился в воду, отчего поднялся столб брызг, а утки взлетели вверх. Бык снова вскочил, видимо в бешенстве оттого, что помешали его купанию, засопел и выставил рога в направлении автомобиля. Все коровы обернулись и наблюдали за атакой своего патриарха. Антон Л. взял ружье, но стрелять не стал – сможет ли пуля сделать что-то такому большому зверю? Если бы он быка только ранил, тот, скорее всего, разозлился бы настолько (во всяком случае он об этом слышал), что уничтожил бы машину вместе с Антоном Л. Поэтому Антон Л. закрыл окно и стал ждать. Бык действительно через некоторое время успокоился и снова занялся прерванным купанием (тем временем Антон Л. принялся читать записи Солимана Людвига; об этом позже), коровы и телята пили воду. Через час стадо действительно перешло ко второму фонтану, а оттуда, пройдя мимо него, по боковой улице в ту сторону, где находился большой парк.
Антон Л. проявил тогда предусмотрительность. Как господин фабрикант Пфайвестль, так и господа Куйперсы имели с собой машины и поставили их в гараже гостиницы. Для Антона Л. не составило труда на основании документов на машины, которые он нашел в номерах, идентифицировать автомобили. Машина господина Пфайвестля оказалась темно-синим «мерседесом», Куйперсов – большим бежевым «опелем». После того как коровы наконец убрались, Антон Л. пешком дошел до гостиницы, взял там пфайвестлевский «мерседес» и вернулся к дерендингеровскому автомобилю, чтобы забрать из него бумаги Солимана Людвига. Вечером он снова погрузился в чтение писем, адресованных этому более чем странному человеку.
В общей сложности писем оказалось более тридцати связок. Каждая связка содержала письма, написанные одним отправителем. Толщина связок была различной: самая толстая состояла из пятисот, самая тонкая из десяти писем. Солиман Людвиг хранил письма без конвертов, развернутыми, в бумажных папках, связанных веревками. Самая большая связка – пятьсот писем некоего Симона Листа – состояла из четырех таких папок. С внешней стороны папок был написан адрес, красивым, рисующим почерком Солимана. Если отправитель менял место жительства – что случалось довольно часто: самая старая переписка началась пятнадцать лет назад, еще во времена учебы Солимана в гимназии, – то старый адрес слегка перечеркивался, а новый аккуратно надписывался несколько ниже. Симон:: Лист, с которым Солиман начал переписываться еще в 1969 году, за это время совершил восемь переездов с одной квартиры на другую. Судя по списку адресов, Симон Лист жил сначала в Вене, затем в Граце, затем снова в Вене, затем в Нью-Йорке, в Лондоне, на Мальте, наконец неподалеку от Зальцбурга и в конце концов снова в Зальцбурге.
Сзади на каждой папке стояли более или менее длинные ряды дат. Это, наверное, были даты, когда Солиман Людвиг писал свои ответы на полученные письма. Почти вся переписка продолжалась до самого последнего времени. Незадолго до катастрофы Солиман Людвиг, что выяснилось после проверки ряда дат, написал четыре письма: одно доктору Франкенштейну в Тель-Авив в пятницу перед катастрофой, два в субботу (некоей фрау Вайс в Гамбург, даме, которая, судя по ее письмам, занималась средневековой математикой; и какому-то профессору в Тегеране), и одно – Симону Листу – в понедельник, 25 июня. Здесь оговоримся, что это открытие впоследствии натолкнуло Антона Л. на самый важный след, на след, который должен был привести прямо к открытию тайны Солимана Людвига и его друзей. Солиман Людвиг и его друзья стояли на пороге своего открытия. Оно досталось – чему помогло стечение обстоятельств – Антону Л. Правда, если рассмотреть тот факт, что Антон Л. стал единственным исключением из катастрофы, из всеобщей дематериализации, то тогда возникает резонный вопрос, а было ли это «стечение обстоятельств» на самом деле лишь простым стечением обстоятельств?
В папках были сложены письма, написанные на разных языках, а именно: на немецком, английском и французском. В переписке, начавшейся в более поздние годы, использовались менее распространенные языки: португальский, польский, даже русский, а также еврейский, персидский и арабский. Солиман Людвиг выучил все эти языки, но это было, по его собственному мнению – насколько можно было воссоздать его образ по письмам, – едва воспринимаемым побочным продуктом его интересов, которые преимущественно касались древней филологии. Самая старая переписка, которая, правда, по неясным причинам закончилась менее чем шесть лет назад, была в этом отношении самой содержательной: Солиман Людвиг уже в гимназии (просто редчайший случай) – Антон Л. подумал соответственно о своем кресте, – восхищался латынью, а еще больше – греческим языком. Шаг за шагом спускался затем Солиман Людвиг в глубины все более древних языков: древнееврейского, древнеегипетского, вавилонского, а также древненордического, кельтского и тому подобных. Кажется однажды Солиман Людвиг (еще во времена своей учебы) был привлечен научным советом в качестве эксперта для установления времени написания какой-то важной письменной находки. Установление даты написания было, кажется, возможным лишь при точном знании определенных вавилонских диалектов, которыми Людвиг владел.