Прелестная сумасбродка

Чем дольше смотрел на него герцог, тем яснее понимал, что уже где-то видел шерстяной плащ именно такого цвета. И с таким же рисунком. Или с очень похожим.

И было это совсем недавно.

21.

На рассвете начался дождь. Он лил без перерыва все утро, а к полудню, когда Джек Айронфут занял свой пост за изгородью кладбища возле церкви, ливень хлестал с такой силой, что густые ветви старого дуба, покрытые первыми весенними листочками, нисколько не защищали от дождя.

Бывший сержант, однако, не собирался покидать свой пост. Тем более, думал он, глядя на небо, что такая погода для северной Англии вполне обычна. Дождь здесь может лить несколько дней подряд. И дай-то бог, чтобы поблизости от этого затрапезного городишки не нашлось реки, готовой выйти из берегов.

Итак, притаившись за оградой и стоически терпя низвержения с небес холодной воды, Джек не сводил глаз с двери ризницы. Именно через эту дверь некоторое время назад вошли в церковь три юные леди. Очевидно, они собираются в тишине и без свидетелей обсудить какое-то важное дело.

Джек даже догадывался, какое именно. Похоже, и недели не пройдет, как одной из них — а может, и всем троим — придется явиться в суд и, принеся присягу, рассказать все, что им известно об убийстве Пархема.

Сегодня утром, едва его светлость уединился в кабинете с микроскопом, мисс Фенвик в страшной спешке покинула «Вязы». Джек последовал за ней. Каким-то образом невесте герцога удалось оповестить своих подруг о времени и месте встречи: не прошло и получаса, как у дверей церкви появились хорошенькая мисс Макдугал и смуглая красотка мисс Стек. Они совещались в церкви уже час — несомненно, разрабатывали какой-то план.

«А уж по части хитрых планов эти малышки — настоящие мастерицы! — думал Джек. — Вспомнить хотя бы, как они пролезли в шахту!»

Но теперь девушки влипли в чертовски неприятную историю.

Совершено убийство. И ни для кого в городке не секрет, что погибший был неравнодушен (если это можно так назвать) к дочери доктора.

Сплетники рассказывали таинственным полушепотом, что однажды он остановил ее на дороге из Уикхема и начал говорить такое, что и повторить-то совестно.

Завсегдатаи городской таверны клялись, что мисс Софрония неоднократно и во всеуслышание угрожала убить негодяя, если он попробует проделать такую штуку еще раз.

Несколько человек готовы были присягнуть, что после того случая девушка начала носить с собой нож и уверяла, что не побоится его применить.

«Самое интересное, — думал кучер, — что она собиралась бить в живот, а не в грудь. Любая девушка скорей сказала бы „в сердце“. И убили его именно несколькими ударами в живот… М-да…»

С другой стороны, по совести сказать, в Стоксберри-Хаттоне не было ни одной хорошенькой женщины, к которой бы не приставал молодой приказчик Уэстермира. Хотя обычно он докучал лишь тем, кто был полностью в его власти, — фабричным работницам или несчастным девушкам, с утра до ночи трудящимся на шахте.

Джек переступил с ноги на ногу и сунул руки в карманы. Правая рука его коснулась гладкой рукояти пистолета, без которого Айронфут никогда не выходил из дому.

«Судя по тому, что рассказывают о нем в городе, Пархем заслужил смерть», — без тени сожаления думал кучер. Он предполагал, что приказчику отомстила женщина. Нож — женское оружие; мужчины обычно забивают обидчика насмерть кулаками или дубиной или же стреляют, если у них есть оружие.

Джек не жалел приказчика, но пролитая кровь возбуждала в нем тягостное чувство. Он суеверно полагал, что кровь притягивает кровь. За одним убийством может последовать другое.

Что, если безумный испанец, которого Джек тщетно разыскивает уже несколько лет, решил именно здесь и именно сейчас исполнить свою страшную клятву?

Мэри, Пенни и Софи сидели в глубине церкви, в пустой крестильне. Здесь было темно и холодно, при дыхании изо рта у девушек вылетал пар, а Пенелопа тряслась и старательно дышала на руки, чтобы их согреть.

Впрочем, тряслась она не только от холода.

— Пенни, ради бога, прекрати дрожать! — раздраженно повелела Софрония. — Герцог никогда не найдет тебя по этому клочку шерсти. В Англии живет несколько миллионов человек, и все они носят шерстяные плащи и пальто. Это все равно что искать иголку в стоге сена.

— В таком случае Стоксберри-Хаттон — очень маленький стожок, — простонала Пенелопа. — Ах, Софрония, зачем я только одолжила тебе свой плед?

— У него огромная коллекция образцов шерсти, — подала голос Мэри, — со всех уголков Англии. Я знаю, я сама помогала ему составлять каталог.

— Очень жаль, Пенни, что теперь ты сожалеешь о своей щедрости, — обиженно заметила Софрония. — Но ты отдала мне плед по доброй воле, чтобы Пархем, если опять решит подстеречь меня в лесу, принял меня за тебя и оставил в покое.

— Прости, Софи, не могу не согласиться с Пенни, — заговорила Мэри. — Это была не самая умная мысль. Неужели ты не понимаешь, что Пархему все равно… точнее, было все равно, к кому приставать?

— Мэри, — повысила голос Софрония, — ты, конечно, можешь считать себя самой умной, но это не значит, что и остальные с тобой согласны! Я как-нибудь разберусь в своих делах и без твоих советов!

Мэри отшатнулась, словно от удара.

— А еще, Софи, — замогильным голосом продолжала Пенни, — ты несколько раз угрожала, что ударишь его ножом в живот. Вслух. Громко. Что, если это слышал кто-то, кроме нас?

Тут ее поразила новая мысль.

— Боже мой, а вдруг судьи решат, что раз пальто мое, то я и совершила это ужасное преступление?

— Ужасное? — презрительно переспросила Софи. — Послушай, Пенелопа, нам всем уже тошно от твоего слюнтяйства! Пархем заслужил самой суровой кары, и я рада, что кто-то наконец решился…

— Прекратите, ради бога! — зажав уши руками, воскликнула Мэри. На ее глазах творилось что-то непонятное и страшное: впервые за всю жизнь «неразлучные» ссорились — да так громко, что, того и гляди, могли разбудить дряхлого привратника, дремлющего у входа.

— Пенни, боюсь, герцог без труда опознает твой плед. Он сделан в Шотландии и очень… достаточно необычен. — Ей припомнились отзывы герцога о Пенелопином гардеробе. — И тогда все мы окажемся в беде. Ты говоришь, что отдала плед Софронии. Хорошо. Софрония говорит, что ни разу его не надевала: повесила на крючок в приемной у доктора Стека, а оттуда его кто-то унес. Но доказать этого она не может. Если же Софи объяснит, зачем одолжила плед, дело станет еще хуже — ведь тогда все поймут, что у нее была причина убить Пархема, хотя бы из самообороны.

— Мэри, сделай же что-нибудь! — в отчаянии вскричала Пенни. — Или ты хочешь, чтобы твоих лучших подруг осудили за убийство и повесили? Иди скорее к герцогу и скажи ему, чтобы прекратил расследование! Ты же его обворожила, теперь он сделает все, что ты хочешь! Он даже обещал выделить тебе десять тысяч фунтов!

Наступила тишина, только по покатой церковной крыше мерно барабанил дождь. Мэри сидела в тени, и подруги не могли видеть ее лица.

— Так вы думаете, — заговорила она наконец, — что Уэстермир превратился в моего раба и предложил мне десять тысяч в год только потому, что я легла с ним в кровать?

— В год?! — ахнула Пенни. — Мэри, ты сказала «в год»?

— На это мы и рассчитывали, — довольно заметила Софрония. — Зачем же, по-твоему, я отдала тебе цыганский наряд своей матери? Судя по твоим словам, сработал он великолепно!

Мэри затрясла головой:

— Софи, Пенни, пожалуйста, не надо об этом! «Соблазнить, превратить в раба, выманить деньги» — все это, может быть, и отлично звучит, когда рассуждаешь об этом за чашкой чаю в теплой комнате, но на деле выходит совсем не так…

Однако ее никто не слушал.

— Десять тысяч в год! — восхищенно всплеснула руками Пенни.

— И цыганский наряд здесь ни при чем, — продолжала Мэри. — Доминик… герцог сказал мне прошлой ночью, что с самого начала решил выделить мне именно такую сумму.