Гордые и свободные

– Я знаю, вы тоже ее очень любили, – тихо сказал он.

Элайза припала к его груди и разрыдалась.

Наутро Ксандру и ее мертворожденного младенца похоронили.

30

Сначала сын, потом слуга, потом дочь с еще не рожденным внуком… Уилл сидел на земле у огня, накрывшись с головой одеялом. Он старался ни о чем не думать, просто смотрел на яркое пламя. От холода онемело тело, от горя онемела душа. Плакать Уилл больше не мог.

Он услышал хруст чьих-то шагов по снегу, но не обернулся. Когда рядом с ним села Темпл, даже не взглянул в ее сторону. Дочь держала в руках миску с едой. От миски поднимался пар.

– Мама отказывается есть. Все спрашивает, где Ксандра. – Темпл ждала, что отец скажет хоть что-нибудь, но Уилл молчал. – Скрывать от нее больше нельзя. Она и так догадывается. Лучше сказать.

Уилл устало закрыл глаза, желая только одного – чтобы его оставили в покое. Ни о чем не говорить, ни о чем не думать, ничего не чувствовать. Отупение, охватившее его еще утром, во время похорон, вполне его устраивало.

Откуда-то издалека донесся тихий голос Элайзы:

– Я сама ей скажу.

– Нет.

Кто это сказал? Неужели он? Мозг пробудился от спячки. Нельзя допустить, чтобы о смерти Ксандры матери рассказала Элайза. Во-первых, она чувствует себя виноватой. А во-вторых, это его долг, ведь Ксандра – его дочь. Была его дочерью. Внезапно Уилл почувствовал и жар костра, и холод земли, а еще острее – терзавшую его изнутри боль.

– Я схожу к ней.

Он поднялся на ноги. Мускулы затекли, каждый шаг давался с трудом. Фургон заскрипел под тяжестью его тела. Согнувшись в три погибели, Уилл подобрался к Виктории и сел рядом с ней на бочонок.

– Темпл говорит, что ты отказываешься есть.

Он смотрел на женщину, долгие годы бывшую его женой. Она лежала, закутанная в одеяла, напоминая египетскую мумию. Бескровное лицо с запавшими глазами, острый запах болезни. В этих чертах читались лишь безмерная усталость, отчаяние, боль. Как сказать ей о Ксандре?

– Тебе холодно? Я скажу Черной Кэсси, чтобы она подогрела камни.

– Где Ксандра? – слабым голосом спросила Виктория.

Уилл отвернулся, чтобы не видеть ее наполненных страданием глаз.

– Она умерла, да?

– Да. Мы похоронили ее сегодня утром.

Уилл собрал все свое мужество, зная, что теперь последует.

Но Виктория лишь судорожно вздохнула.

– Я догадалась, – прошептала она. – Прошлой ночью Ксандра мне приснилась. У нее в руках была кукла, и Ксандра плакала, говорила, что кукла сломана, а она не знает, как ее починить…

Внутри у Уилла все сжалось от невыносимой боли. Не было никакой возможности вздохнуть. А Виктория смотрела на парусиновую крышу фургона, слегка колеблемую ветром.

– Уилл, я хочу, чтобы меня похоронили рядом с ней. Обещаешь?

Он молча кивнул, потом до него внезапно дошел смысл ее слов.

– Не говори так, – раздраженно прошептал он. – Ты ведь не умираешь.

– Обещаешь? – повторила она, пытаясь приподняться. Глаза ее вспыхнули огнем.

В следующую секунду неистовый приступ кашля сотряс все ее тело. Уилл прижал жену, дожидаясь, пока кашель кончится. Зачем он только стал спорить? Лучше бы сразу согласился.

Приступ отнял у Виктории последние силы. Она откинулась на подушку, говорить уже не могла, но бледные губы продолжали шептать: «Обещай мне, обещай».

– Обещаю.

Тогда она закрыла глаза и удовлетворенно улыбнулась. Гордон долго сидел с ней молча, а когда она уснула, тихо вышел наружу.

Виктория умерла во сне той же ночью. Когда Уилл сказал, что ее нужно похоронить в одной могиле с Ксандрой, Темпл возмутилась:

– Нет, это неправильно!

– Этого хотела твоя мать, и я обещал ей.

– Она знала? – поразилась Темпл. – Она знала, что сегодня умрет?

Уилл грустно покачал головой.

– Я думаю, она просто не выдержала смерти еще одного своего ребенка. Ксандра, перед ней Джонни, а еще раньше твои маленькие братишки и сестренки.

– Но почему? Я не понимаю.

– Ты ведь сама мать. Для женщины важнее всего дети. Во всяком случае, так всегда считала Виктория.

В его голосе звучали горечь и боль.

Темпл поняла, что он имел в виду: Виктория любила своих детей больше, чем мужа. Они всегда были для нее важнее, и Уилл был глубоко этим уязвлен.

В ярко-синем небе сияло яркое солнце, но воздух трещал от мороза. Темпл жалась к костру, прижимая к груди своего кашляющего сына. Главной задачей было сохранить тепло – об этом она думала, просыпаясь и ложась спать. Это было важнее, чем пища и вода. От холода тело и душа утрачивали чувствительность, сердце лишалось надежды. Три дня назад, едва закопав Викторию в землю, все снова потянулись к огню.

Костер стал центром их жизни.

Тщетно пыталась Темпл вспомнить мирные вечера в Гордон-Глене, когда солнце клонилось к закату, а воздух дышал летним зноем. Все это ушло в небытие. Остался только холод. Холод да могилы, протянувшиеся вдоль скорбного пути. И еще многим суждено было умереть, прежде чем этот путь закончится.

Темпл крепче обняла Элиджу. Тот заворочался, захныкал, и она разжала объятия, шепча утешительные слова.

В снежном безмолвии раздался перестук копыт. Темпл равнодушно оглянулась и увидела, как Джед Пармели спрыгивает с седла и привязывает поводья к оглобле фургона. Лейтенант опустился на корточки возле костра, протянул руки к огню. Из его рта вырывались белые струйки пара. Лицо Джеда было все обмотано шерстяным шарфом, виднелись только голубые глаза.

– Как Лиджа?

– Все так же.

Мальчику не стало хуже, но и улучшения не было. Его состояние внушало матери серьезное беспокойство – особенно после того, как умерли трое членов семьи, даже четверо, если считать Айка.

– И то неплохо. Врач сказал, что коклюш продолжается недели две, а потом проходит.

Если не будет пневмонии, мысленно добавил Джед. Об этом не стоило и думать, и так слишком много несчастий.

– Я ездил к реке. Кажется, лед трескается. Через пару дней, возможно, восстановится паромная переправа.

– Мисс Темпл! – К костру подбежала Фиби. – Мисс Темпл! Идемте скорей!

– Что такое? Что случилось? – вскочила на ноги Темпл.

– Мастер Клинок! Совсем плохой! Не дает позвать доктора, а у самого в груди такой хрип! Прямо не знаю, что делать! – скороговоркой зачастила служанка. – Помогите ему, мисс Темпл. Он в палатке. С ним Дье…

Увидев, как в глазах Темпл появился ужас, Джед ощутил приступ жгучей ревности. Значит, она все-таки неравнодушна к мужу. То, что Клинок ее по-прежнему любит, было видно и со стороны, но лейтенант надеялся, что Темпл… Ладно, не важно. Ее реакция красноречивей любых слов.

– Пригляди за Лиджей, – попросила Темпл Элайзу. – Джед, позовите доктора.

– Но мастер Клинок сказал… – начала Фиби.

– Мне плевать, что он сказал! – Нетерпение, раздражение и страх смешались в этом возгласе. – Джед, скорее за доктором!

– Хорошо, – пробурчал Джед.

Темпл уже неслась со всех ног к палатке Клинка.

– Она все еще любит его, – прошептала Элайза.

Джед ответил ей свирепым взглядом. Лицо у Элайзы было мечтательное, губы чуть тронуты улыбкой.

Порывисто встав, Джед направился к лошади.

– Приведу доктора.

За доктором ехать ему совсем не хотелось, и гордиться тут было нечем.

Первое, что услышала Темпл, ворвавшись в палатку, – хриплый, надсадный кашель. Клинок лежал на мокрой холодной земле, положив голову на колени своему слуге.

– Вы пришли? – вскинулся Дье. – А я боялся, что не придете…

– Как он? – Темпл опустилась на колени рядом с больным.

– Плохо. Я уж старался, старался…

Темпл на миг взглянула негру в глаза и поняла, что Дье любит Клинка, пожалуй, не меньше, чем она. Собственно, Темпл знала, что Клинок никуда без своего Дье ни шагу, но все же не подозревала, что их связывает чувство более сильное, чем естественная привязанность хозяина к слуге и слуги к хозяину. Однако сейчас они были похожи на братьев. Темпл была потрясена этим открытием.