Страница 44 из 118
За разговором и спорами, можно ли привыкнуть к кровососам, спасает ли от них сетки, папиросный дым и "Тройной" одеколон, мы утомились и уснули. А разбудил нас привычный гул – дизели снова работали и лодка, поднявшись на поверхность, упорно шла в намеченной цели со скоростью девяти узлов. Ура!
Скала Шаг (уж не знаю, как это пишется, по-английски или по-испански) осталась где-то в утренней дымке двадцатого ноября. По сути дела, переход через Атлантику еще только предстоял, и штурман уверял, что он займет у нас примерно три недели, так как идти мы станем не поперек океана, а по как бы диагонали, имея курс сорок пять – пятьдесят градусов. Итого, от скалы до побережья Анголы выходило почти три тысячи миль. По дороге имелся один промежуточный ориентир – остров Тристан-да-Кунья, причем как раз на середине пути. Конечно, заходить туда и останавливаться никто не собирался, но для проверки курса командир намеревался пройти в видимости побережья. Именно там нас ждало новое приключение.
Дни снова были наполнены сплошной рутиной. Встал, поел, сходил на мостик покурить, вернулся в каюту и лежишь до обеда. Обед – одно название. Изо дня в день суп из концентратов и маринованная селедка с галетами, кусочек шоколадки и чай, отдающий плесенью. Много не съешь, потому что в горло не лезет. Фащанов, наверное, был самым несчастным человеком на всей лодке: мучался, бедняга, что никто не желает есть его стряпню. Понимает, что не виноват – но все равно мучается.
Я прочитал перед экипажем лекцию о португальском языке. Гусаров сказал: надо, и я не мог отказаться. Лекция получилась совсем короткая, так как я не видел смысла затрагивать грамматику и синтаксис. Ограничился краткой историей – откуда вообще взялся этот язык, какие языки ему родственны, в каких странах распространен. Ну и минимум необходимых слов, которые командир велел экипажу разучить и на следующий день сдать мне экзамен. Слова были простые: вода, хлеб, жилье, город, река. Я и сам бы не вспомнил чего-то более сложного. Да и вообще-то мы должны контактов с местными избегать, так что слова учили на крайний случай.
Матросы учились вяло, да и командиры тоже. Половина вообще слова запоминать отказалась, и забыла все через десять минут после того, как окончилось мое занятие. Только один матрос, торпедист по фамилии Мартынов, аккуратно все записал в блокнотик.
А через два дня, когда мы проходили пресловутые острова Тристан-да-Кунья, когда я спокойно переваривал завтрак из какао и галет, в каюту ворвался комендор Поцелуйко.
– Товарищ капитан, товарищ капитан! Срочно в рубку идите, вас командир вызывает!
В нашем сонном царстве уже давным-давно никто не разговаривал так громко и возбужденно. Я подпрыгнул на месте от удивления, и поспешил подняться, машинально поправляя свой американский свитер. Жарковато в нем становится, скоро пора снимать. Тропическая жара уже не за горами…
С такими ленивыми мыслями я прошел тесными полутемными коридорами и поднялся по лестнице из центрального поста в рубку. Любопытствующий Вершинин шел следом, что-то бормоча себе под нос.
В рубке было полно народу: Гусаров, конечно же, Смышляков, и еще десяток командиров и краснофлотцев.
– В чем дело? – спросил я, чтобы привлечь к себе внимания. Казалось, никто не заметил нашего с Сашкой прибытия, громко ругаясь около скорчившегося в углу человека. Комиссар строго отчитывал минера Харитонова, тот бил себя в грудь и повторял:
– Враг он, враг, товарищ комиссар!
Гусаров звучно потребовал тишины и велел расступиться, чтобы пропустить меня к месту событий.
– Вот, – хмуро сказал командир, указывая на человека в углу рубки. – Дело по вашей части, товарищ Вейхштейн. Харитонов, повторите рассказ.
Минер нервно облизнул губы и, прищурившись, стал быстро рассказывать, в чем дело.
– Мы стояли на вахте, на мостике. Я, он, Захаров и товарищ Самарин за вахтенного. Командир велел в оба глаза смотреть, потому как острова рядом, и враг не дремлет. С одной стороны солнце светит, горизонт далеко видно, а с нашей наоборот, сумерки еще, дымка. И вот, смотрю я, значит, по левому борту, на северо-запад примерно – и в тумане мелькает тень! Низкая такая, явно подводная лодка, товарищи! Я оборачиваюсь, чтобы крикнуть. Рядом со мной, тоже по левому борту, стоял Мартынов, только он наблюдал ближе к корме, на запад. Смотрю, а он тоже лицом к лодке стоит, и подает ей сигналы фонарем!
От возбуждения Харитонов закашлялся. Кто-то из толпы подал ему железную кружку с водой, которую минер залпом выпил. Не успев отдышаться, он начал тараторить снова, благо, остальные потрясенно молчали.
– Это как в том романе, про который нам товарищ геолог рассказывал! Про подводную лодку "Пионер"! А этот, гнида – он как инженер Горелов! Предатель, враг народа, которого к нам на лодку внедрили, чтобы ее немцам сдать!
В конце рассказа Харитонов распалился не на шутку и принялся размахивать руками, пытаясь подойти к Мартынову с явным намерением нанести ему какое-нибудь увечье. Двое матросов схватили минера под руки и оттащили обратно.
Я тупо молчал, не понимая, что от меня хочет Гусаров в этой ситуации. Причем тут я? Но почти все смотрели на меня, ожидая, видно, каких-то важных слов.
– Эээ, – промямлил я. – А что Мартынов может сказать в свое оправдание?
– Извиваться будет, сучий сын! – завопил Харитонов. – Кулацкое отродье, знаю я таких как он! Затаили злобу на Советскую власть до поры, до времени…
– Уведите его вниз, – скомандовал Гусаров, имея в виду минера. – Пусть остынет. Компоту ему налейте, что ли… Или нет, пусть Фащанов водки выдаст пятьдесят грамм.
Харитонова увели, после чего подозреваемый в диверсии Мартынов слегка приободрился. Я тоже наконец смог задуматься над случившимся и теперь понял, для чего меня вызвали. Как же, шпион! И если на борту есть сотрудник НКВД, командиру проще умыть руки и заставить поработать меня, так сказать, по профессии. Ну и дела! Я в поисках помощи поглядел на Вершинина, но тот только пожал плечами: дескать, не знаю, что тут делать.
– Кхм… Наверное, первым делом надо отвести… эээ… товарища Мартынова куда-то для допроса. Может быть, в нашу каюту? Александр, ты не возражаешь?