Вариант "Ангола"

Сам остров был длиной километров двенадцать, с гористым западным берегом. Скалы поднимались круто, что исключалось быстрое по ним передвижение. Даже если какой-нибудь случайный человек окажется там и увидит нас или "Микоян", ему придется долго пробираться по заросшим лесом горам на другую сторону. Там вроде бы было небольшое поселение, но точно про это никто не знал. Есть ли там рация? Могут ли они сообщить чилийским властям, которым и принадлежит остров? Шансы на это были очень невелики, и мы почти не опасались нападения.

"Микоян" стоял довольно близко к берегу, защищаемый с севера и юга двумя массивными каменными мысами. Мы на малом встали у него на траверзе (Траверз (англ. и франц. traverse, от лат. transversus – поперечный) – направление, перпендикулярное курсу судна или его диаметральной плоскости. "Быть на траверзе" какого-либо предмета – находиться на линии, направленной на этот предмет и составляющей прямой угол с курсом судна – авт. ), и просигналили ратьером: "Вызывает ЭОН-100. Назовите себя". "ЭОН-100", "Экспедиция особого назначения" – так назвали поход нашей лодки начальники. Непосвященному будет непонятно, что это такое – а "Микоян" должен знать, и ответить на вызов правильно. Некоторое время мы ждали ответа, но пароход стоял темным, и не подавал признаков жизни. Мы с Вершининым уже начали беспокоиться, а невозмутимый Гусаров приказал повторять сигналы с периодичностью в три минуты. Мотористам приказали пока застопорить дизель, но быть готовыми запустить его в любой момент.

– То, что это "Микоян", нет сомнений, – сказал Смышляков. – Я видел его во Владовостоке году так в тридцать пятом. Типичный сухогруз – по носу борт поднят, грузовая мачта, небольшая седловатость имеется, надстройка в середине, одна труба.

– Ты говоришь типичный… вот может, какой другой послали, похожий? – пробормотал я. – Сейчас как даст по нам из пушки.

– Не видать пушек…, – откликнулся Поцелуйко.

– Плохо смотришь! – не согласился с ним Гусаров. – Вон она, на носу. Судя по всему, 76-милимметровая, но людей около нее не видать.

– А на надстройке по крайней мере один пулемет, – поддакнул боцман. – Где ж люди-то?

Вдруг где-то недалеко от черной трубы заморгал крошечный огонек.

– Приветствуем… героических… подводников… Вам привет… от товарища… Андреева, – прочитал Новиков. – Ну, вроде все в порядке?

– Вроде, – согласился Гусаров. И добавил, обернувшись к нам с Вершининым: – Но береженого бог бережет. Комендоров к орудию!

У парохода запросили насчет подходов к бухте – нет ли где подводных камней или мелей. С "Микояна" ответили, что лоции у них нету, и поручиться ни за что нельзя. Тогда командир приказал спустить шлюпку и идти впереди лодки на веслах, промеряя глубину и выглядывая в прозрачной воде камни.

Так, с черепашьей скоростью мы вползли в бухту, под защиту мысов, и пришвартовались у борта стоявшего на якоре парохода. Он возвышался над лодкой вверх на несколько метров, да и длиной был побольше нашего метров на десять.

– Ого! – восхищенно вымолвил я, задирая голову. На палубе суетились матросы, с "Микояна" кидали швартовочные концы, или как там называются эти веревки. – Здоровенная махина!

– Чепуха, – пренебрежительно махнул рукой Смышляков. – Небольшой пароходик, две тысячи регистровых тонн.

– Что за регистровые тонны? – тут же спросил любопытный Вершинин.

– Ну, это способ измерения грузовместимости торговых судов, – охотно пояснил комиссар. – У нашей лодки, к примеру, надводное водоизмещение 1100 тонн, но это тонны обычные, означают массу воды, которую корпус вытесняет. А у парохода водоизмещение раз в пять побольше, но когда говорят про его тоннаж, называют другую цифру. Две тысячи регистровых тонн – это обозначает объем внутренних помещений парохода. К сожалению, я не помню, сколько в одной тонне кубометров.

– То есть как это – тоннами меряют объем? – удивился я.

– Загадочная морская душа! – хохотнул Вершинин.

Через некоторое время уже можно было подняться на борт парохода – конечно, тем, кому это разрешил сделать командир. Мы, как важные люди, были в первых рядах. Палуба у "Микояна" была малость грязноватой, прокопченные надстройки с облупившейся краской выглядели не так по-военному ухоженно, как наша лодка, но простор, который тут открывался, после узких пространств "Л-16" казался царским. Кроме того, в бухте на палубе большого судна почти не ощущалась качка – и я с удивлением обнаружил через некоторое время, что у меня из-за этого слегка кружится голова и подкашиваются ноги.

В экипаже парохода было больше тридцати человек под началом капитана Ивана Васильевича Трескина. Все они радостно нас приветствовали и угощали сигаретами – какими-то невзрачно выглядящими мятыми пачками, не то австралийскими, не то индийскими. Однако в памяти еще свежи были воспоминания о прекрасном американском табаке и после него эти курились так себе. Кажется, даже наш довоенный "Казбек" был лучше.

Первым делом было собрано совещание, посвященное распорядку дня. Как ни прекрасно было после долгого плавания в узком кругу одних и тех же лиц видеть новых людей, долгого общения с ними не предвиделось. Все сошлись на том, что нужно как можно скорее принять все доставленные грузы, после чего покинуть остров.

– Вас никто не видел на маршруте? – спросил Гусаров Трескина.

– Вроде нет, если сигнальщики не проспали, как сегодня. Вы уж извините, мы все-таки люди не военные, – оправдывался капитан "Микояна". Дело в том, что сигналы с лодки были приняты лишь на третий раз потому, что вахтенный сигнальщик уснул на посту, а остальные, несмотря на то, что утро было уже довольно позднее, занимались кто чем. Кончилось тем, что сигнал заметил старпом Плотников и поднял тревогу.

– Надо бы вам дисциплину укрепить, – не удержался от совета Смышляков. – Сейчас небрежность сошла с рук, а если кто в море уснет и торпеду прозевает?

– Понимаю, – понуро вздохнул Трескин.

– Это дело важное, но давайте займемся тем, что важнее всего, – пришел ему на помощь Гусаров.

В тесном кругу капитаны, инженеры и комиссар быстро разработали планы работ. Первым делом надо было перекачать солярку, которую "Микоян" привез в бочках и большой самодельной палубной цистерне – всего около ста тонн. Лодке нужно было перекачать около семидесяти: столько мы сожгли за время перехода от Датч-Харбора. Моряки с парохода заранее озаботились проблемой перекачки топлива и соорудили переносной насос, с помощью которого можно было заправить подлодку. К сожалению, производительность у него была не очень хорошей, так что весь процесс должен был занять больше суток.