Страница 13 из 118
Время наступило уже на следующий день, девятнадцатого сентября. После завтрака молодая девушка в военной форме (их тут много было, но я даже на них пока не мог реагировать – вот до чего дошло!) провела нас под вечным дождиком через весь военный городок в большое здание, где было у них нечто вроде дома культуры. Я едва ли не впервые глазел по сторонам. Впрочем, видно было мало. Вокруг – бараки, заборы, за заборами висит серое марево. Не то дождь, не то сами тучи низко опустились, не то туман с земли поднимается. Только вдалеке, на пределе различимости, горы видно. Нормальные такие горы, с ледовыми шапками.
В доме культуры нас сразу разделили. Вершинина усадили на стул в большом зале, к каким-то людям в военной форме, а меня завели на сцену и за кулисы, если можно так выразиться. Там была маленькая комнатка, а в ней – Варшавский и еще один мужчина в штатском. Конечно, обмануться на его счет нельзя было. С первого взгляда ясно, кто такой. Галифе, свитер, из-под свитера торчит безукоризненной формы и чистоты отложной воротник рубашки. Сверху – расстегнутый кожаный плащ до пола, рядом на столике лежит шляпа с мягкими полями.
– Это товарищ Андреев, – представил мне незнакомца майор. Без подробностей, как хочешь, так и думай о нем. – Он за операцию отвечает.
Андреев быстро и как бы нехотя пожал мою руку. Черты лица у него были суровыми, острыми: острые скулы, острый подбородок, перебитый нос с острым кончиком, прижатые к черепу уши, очень короткая стрижка и даже взгляд – острый, колючий, недоверчивый.
– Значит, ты поедешь, – сказал Андреев, критически меня осматривая. Говорил он тихо и отрывисто.
– Так точно, – промямлил я, немного сбитый с толку такой неприветливой встречей. Я ему не понравился – это было ясно. Можно было успокоить себя мыслью, что этому человеку, скорее всего, вообще никто не нравился.
– Давай, Варшавский, – махнул рукой Андреев и откинулся на спинку стула.
– Значит, так, товарищ Вейхштейн, – сказал Варшавский, вставая и прокашливаясь. – В связи с важностью возложенного на вас задания, приказом наркома внутренних дел, товарища Берии, вам присваивается внеочередное специальное звание капитана НКВД.
Я чуть было не упал там, где стоял – хорошо, стульев рядом не было. Варшавский быстро пожал мне руку, можно сказать, удержал на ногах. Затем он достал из кармана маленький бумажный сверток и передал мне.
– Капитанские шпалы. Прикрепите к петлицам немедленно после собрания.
– Приказом звание тебе дается с первого июня, так что разницу в жаловании жене доплатят. Жена есть? – спросил Андреев.
– Никак нет…
– Ну, значит родителям. Ладно, не тушуйся ты так.
Андреев легко вскочил на ноги и хлопнул меня по плечу ладонью. Рука у него тяжелая была.
– Тебе уверенность в себе нужна будет в первую очередь. Ты там людьми станешь командовать, проблемы решать сложные. Ты вообще с людьми работал?
– Ну, бывало в наряде с сержантами патрулировали.
– Негусто. А по людям стрелял?
– Не знаю… В темноте палил зимой, а куда – черт его знает. Не попадал, это точно.
– Возможно, этому тоже придется учиться. Даже вероятно. И очень плохо, что ты едешь туда, не зная этих азов, Вейхштейн. Но – таков приказ, понимаешь? Я тебе сразу скажу, что перспективы у этой операции очень туманные. Фашист давит, положение нашей страны серьезное. Мы победим, тут я нисколько не сомневаюсь, но вот когда… Долгая еще будет война. Неизвестно, когда можно будет организовать другую серьезную экспедицию в те места. Продержаться до тех пор… Мало кто верит, что удастся, но попытаться стоит. Понимаешь, к чему я?
Кажется, он хотел намекнуть, что ввиду бесперспективности задачи посылают наименее ценного человека. Варшавский начал прочищать горло, так что Андреев с волчьей усмешкой на тонких губах обернулся.
– Что, Кирилл, неправильно беседу веду? Но так надо. Его впереди много трудностей ждет, значит, надо заранее бросить его в бурлящую воду, пока есть возможность осознать, привыкнуть, подготовиться – хотя бы морально. Потом поздно будет.
– Мне кажется, товарищ полковник, вы слишком уже сгущаете краски…
– Я этого не умею, майор. Я всегда и всем говорю то, что есть, – отрезал Андреев. – Ну ладно, это все лирика. Факт в том, что у тебя, на самом деле, одна задача, юноша. Охрана разработок, консервация, оценка перспектив на будущее – это все хорошо, но это только красивые слова. Главное в том, что там ждет отправки последняя партия алмазов, которые не успели вывезти и которые очень нужны стране. Второй товарищ, который с тобой летел, на самом деле там еще и как эксперт нужен, чтобы заключение дать. Есть опасение, что кое-какие деятели там могли подменить алмазы на стекло, или как там это делается. Самая главная задача – чтобы алмазы в целости и сохранности были погружены на подводную лодку и отправлены в СССР. Остальное – так, мишура.
– Вот, собственно, для этого мы сюда тебя вызвали, – подытожил Варшавский. – Это не подлежит разглашению, само собой.
– А как же… Как же там все до меня было? Кто работал? – спросил я, сам удивляясь своей смелости и прыти. Надо же, голос еще есть, после таких-то новостей! Похоже, я стал потихоньку привыкать к потрясениям.
– Был там такой майор Денисов, – ответил Андреев, покачав головой. – Толковый парень, но с отрицательной характеристикой. Можно сказать, из-за нее туда угодил. К бабам слишком неравнодушен. Думали, там это неважно – не угадали. Связался он с местными женщинами и что-то не так, видно, сделал. Там ведь дикари живут, представляешь? Отравили его, или горло перерезали, мы точно не знаем. Я больше скажу: мы вообще ничего не знаем, потому что уже чуть ли не год, как весточек не было. Может, там и нет уже ничего. Радио не работает, пароход, который с ними работал, немцы потопили со всем экипажем. В том году, в августе, в наше посольство в Лондоне письмо шифрованное принес моряк один. Как оно к нему попало, кто он сам такой – не знаем. Писал научный сотрудник по фамилии Прохоров, который на объекте главным был. Сам он при смерти, Денисов уже помер. Все плохо, алмазы не успели вывезти, война началась. У нас уже в Ленинграде пароход стоял, готовый туда идти, на 25 июня отбытие было запланировано. А потом покатилось все кувырком!