Страница 106 из 118
– Я люблю тебя, Зоя.
– Саша… Я тоже тебя люблю…
Я закрыл ее губы поцелуем.
Алмазы, рядом-мир, португальцы, корабль… да гори все синим пламенем!
Я самый счастливый человек в мире!
Владимир ВЕЙХШТЕЙН
22 декабря 1942 года, день
Последний бой – он самый трудный. Эта мысль сверлила мне мозги с тех пор, как наше ближайшее будущее окончательно определилось. Я старался не выставлять напоказ свои руки, чтобы никто лишний раз не увидел, как они дрожат. Мандраж овладел мной как следует: я даже иной раз с трудом мог справится с голосом. То и дело норовил пустить петуха. Другое дело, что остальные были возбуждены не меньше… ну, может быть, кроме Радченко и пары его самых опытных бойцов.
Дело нам предстояло нешуточное. Сколько там шло португальцев, сказать никто не мог, даже всезнающий Герберт. Пятьдесят, сотня? А нас – пятнадцать человек, из которых настоящих бойцов всего половина. Правда, я все время пытался твердить себе, что португальцы на самом деле вояки те еще, может, даже хуже, чем я или Сашка. Однако, если их больше в десять раз, так ли это важно?
В конце концов, не боится тот, кто ничего не делает. Страх – это нормально, главное с ним справиться. Ведь наверняка и Радченко слегка трусит, только он полностью владеет собой. Нужно брать пример с него. Нужно занять себя чем-нибудь, и тогда бояться уже просто времени не будет.
После того собрания, на котором мы решали, принять или отклонить предложение Герберта, все чувствовали себя ужасно разбитыми. Вроде лежали, как бы спали – однако никто не отдохнул, и теперь нужен был настоящий, здоровый сон. Впереди у нас было времени немногим больше двенадцати часов. Честно говоря, я думал, что никто не уснет – столько потрясений, шутка ли. А потом, стоило самому прилечь на рюкзак в неудобном гнезде среди корней около входа в пещеру – и словно меня снова выключили ударом по башке. Провалился в черный, бездонный сон без сновидений и так до самого момента, когда Радченко стал трясти за плечо, уговаривая проснуться.
К тому времени Олейник сварганил небольшой обед. Или это был завтрак? События последних дней изрядно перемешали мне все в голове. Кажется, я угодил в плен вчера около полудня. Затем провалялся без памяти, потом мы говорили с Гербертом, следом проводили собрание. Снаружи к тому времени стало темно, но здесь, в горах, темнеет очень резко и рано. Мда, есть от чего растеряться. Часы у меня были разбиты и остановились – пришлось спрашивать время у старшины.
На дворе было четыре часа дня.
Посторонние мысли никак не давали мне сосредоточиться на главном: как нам справиться с нашей задачей? Вероятно, я не должен был об этом беспокоиться. Опыта у меня никакого, пусть думает Радченко, а я так, завизирую.
Олейник развел костер на поляне, перед пещерой. Я выполз на свет божий после долгого перерыва, поэтому некоторое время ничего толком не видел и ходил с сощуренными глазами. Мысли опять крутились вокруг еды. Черт, неужели я так оголодал? Все думалось о том, что Герберт мог бы по хозяйски накормить нас какими-нибудь своими деликатесами из будущего, или на крайний случай, дать Олейнику какой-то волшебный керогаз из будущего. Не может быть, чтобы у него не было! Но пришелец из иного мира остался равнодушен к любым заботам кроме тех, которые касались его самого. Пару раз на поляну перед пещерой, чей вход был густо завешан длинными плетями лиан, выходили "бесы". Я никак не мог к ним привыкнуть, и каждый раз вздрагивал. Остальным тоже было не по себе – я видел, как потянулся за автоматом Клюйко, сидевший у дерева. Только Олейник флегматично мешал в котле кашу с тушенкой. Запах, расплывавшийся во все стороны, меня совершенно не впечатлил. Опять одно и то же! Пока мы спокойно жили на прииске, еда была гораздо разнообразнее. И свежина, и овощи. Но с тех пор, как все понеслось кувырком, кроме каши и галет ничего не ели. Как на подлодке, черт возьми…
За едой все собрались вместе. Выставлять постов не требовалось: Герберт уверил, что окрестности держит под присмотром. Большинство быстро заработало ложками, но лично у меня весь аппетит внезапно пропал. Я ковырнул пару раз и спросил у Радченко:
– Что думаешь по поводу нашей задачи, Степан Семеныч?
Старшина степенно облизал ложку и сунул за голенище. Олейник жестом предложил ему налить жидкого какао, разведенного из порошка, и Радченко кивнул.
– Тут особо думать нечего, товарищ капитан, – ответил он наконец. – Обороняться нам надо, а в джунглях это дело того… попроще, чем в степи, скажем. Да и долинка здесь, как я посмотрел, узкая. Так что, с божьей помощью, можем и сдюжить.
Мне стало немного стыдно. Оказывается, Радченко, вместо того, чтобы предаваться пустым размышлениям и унимать дрожащие ручонки, разведал местность. По идее, я, как командир, должен был этим заниматься, но вместо этого дрых, как тупая скотина. Старшина быстро выдул полкружки какао и отер усы.
– Я думаю так, что надобно нам выставить первый заслон на самой опушке. Как португальцы подойдут, мы из леса вдарим со всех стволов. Они как на ладони, а нас видно не будет – по-моему, неплохая диспозиция. Не помешает еще пулемет во фланг выставить, если получится, для засады.
– А если они нас обойти задумают, через горы и в тыл?
– Ежели ума хватит, непременно постараются. Потому как у них немец за главного, наверное пойдут. Пускай ваш этот, Гер как его там, следит внимательно, и нам сразу же передаст. А мы сзади заслон поставим тоже.
Быстро покончив с едой, мы стали делиться на отряды. Еще раз поразмыслив, мы с Радченко решили разбить главный рубеж надвое. Пятеро спереди, у самой опушки, и четверо сзади, чтобы при случае усилить оборону в нужном месте. В тылу, для прикрытия от обходного маневра, пришлось оставить только двоих, потому что людей и так было мало. Я надеялся, что при случае у нас будет время усилить эту группу. После долгих сомнений туда были назначены Горадзе и Клюйко. Остальным требовалось выступать немедленно. Едва только мы разобрали оружие и гранаты, из пещеры появился "бес". В руках он нес черный ящичек; стоило нам обратить на него внимание, из ящика вырвался луч и нарисовал нам прямо в воздухе бледное, прозрачное изображение Герберта.