Полёт совиного пёрышка

– Тебе было всего шестнадцать, моя маленькая ласточка.

Рэй мягко сжал мои ладони. И когда он успел устроиться на полу возле моих ног и взять мои руки в свои?

– Какая разница? Я так хотела их спасти. Лиз продавала свои украшения, собирала деньги, но нам оказалось не к кому обратиться. В таких делах очень важно сделать верный выбор, знать, кому заплатить… Я, глупая, обратилась к одному из друзей отца. Повезло, что он меня хотя бы не выдал, не сдал страже. Я пыталась проникнуть в подземелье, где держали папу. Поговорить, узнать, у кого можно просить помощи… что угодно, лишь бы не бездействовать и не ждать развязки. В тот раз ничего не вышло: мало невидимости, надо было преодолеть защитные чары, а мне не удалось. Сумела только незамеченной унести ноги и не попасться… Я пробралась на второе заседание, снова невидимой. Привели папу. Папа твердил, что у него не было причин вредить герцогу. Он так выглядел, Рэй… Я помнила его подтянутым, здоровым, крепким, а там… Он держался и усмехался в лицо каким-то людям, которые выступили против него в качестве свидетелей. Когда рассказала тёте – она просила меня немедленно уехать из Гельдерта, бежать как можно дальше, спрятаться. Но надежда ещё теплилась. Порошка у меня оставалось совсем мало, другими способами незаметно приходить в суд я не могла. Лиз своими очаровательными улыбками, лестью и золотом подкупила секретаря, и тот выдавал ей краткое описание последующих заседаний. Их было немного, дело об отравлении закрыли очень быстро…

На вынесение приговора пригласили тётю. Я использовала последнюю порцию порошка и проникла в зал тоже. Тогда я и увидела Верховного судью… Вот сейчас, – думала я, – он скажет своё веское слово. Назовёт обвинения чушью и фарсом.

– А другие родственники вашей семьи? – тихо спросил Рэй. – Они есть?

– Где-то были. Со стороны мамы оставалась только Лиз, а папины жили далеко, он редко с ним общался. Эйр-Тальвены не простили отцу ни его таланта, ни его огромного состояния. Но вряд ли возражали бы получить от того состояния хоть кусок. Помогать вот не стали.

Райдер сжал мои руки в своих ладонях.

– Я сидела рядом с тётей – возле неё оставались свободные места и их никто не занимал… Плохо помню, что происходило. Смотрела на фигуру судьи, окутанного мантией, в маске на всё лицо. Только глаза, но они из-за маски оставались в тени. И сухой, равнодушный голос. Он читал медленно, а я всё смотрела и смотрела на узор по контуру маски. Иногда он снится мне в кошмарах.

Вину отца доказали. И за то, что он отказался признавать её, Верховный судья объявил ему казнь Карающим пламенем. Без положенной в подобных случаях милости принять зелье бесчувствия. Я слушала, но не понимала, что он говорил. Голос маска тоже искажает – я не смогла бы узнать тот голос, если сейчас услышала бы. Маме тоже объявили смертный приговор. Тем же безразличным голосом. А я… дочь лютого императорского врага, убийцы, объявили во всеобщий розыск. Меня надлежало схватить живой и передать суду. После чего я должна была отправиться следом за родителями.

– Дэри…

Райдер стянул меня к себе, на пол, и крепко обнял. Я позволила, чтобы не позволить воспоминаниям вырваться. Не рассказывать, что чувствовала в том зале, глядя в узкие прорези маски. Не вспоминать, как своей невидимой рукой вцепилась в пальцы застывшей рядом Лиз.

– Судья продолжал говорить медленным бездушным голосом, а я не могла оторвать от его закрытого маской и капюшоном лица глаз. И, когда он говорил обо мне, его голова повернулась в мою сторону и прорези уставились прямиком на меня. Он умолк, а я от ужаса забыла как дышать. Я была уверена, что он меня видит, несмотря на чары невидимости. Тётя еле слышно шепнула мне «Беги!» и я каким-то чудом на негнущихся ногах поднялась и доковыляла до дверей. До сих пор не знаю, как выбралась в коридор и как убежала. Меня не заметили и не преследовали. Идти было некуда: пока не закончилось действие порошка, я вернулась в дом тёти и дождалась её возвращения. Она рыдала. А что касается денег и остального имущества нашей семьи… Верховный судья постановил передать всё это короне. Мне было всё равно.

Лиз снова умоляла немедленно бежать, рыдала, что не вынесет, если потеряет ещё и меня, но я осталась в Гельдерте до дня казни. Папу… отправили в пламя на второй… или на третий день. Не помню. Тогда я плакала последний раз. Больше не получается, слёзы пропали. И свои портреты на столбах видела. Это такое… так… Я ни в чём не виновата, но для всех стала преступницей, дочерью императорского врага. После той казни я перестала чувствовать свой источник магического дара. Обзавелась кошмарами, в одну ночь проснулась с криками, Лиз едва сумела успокоить. В те дни я уже пряталась в особняке, от слуг тёти пряталась, чтобы не разболтали ненароком где-нибудь… Лиз достала эликсир, избавляющий от дурных снов: нельзя было, чтобы я орала по ночам, рискуя себя обнаружить. Я взяла у неё оставшиеся деньги и со всеми предосторожностями покинула Гельдерт. Мы с тётей условились держать связь. Про недолгую работу гувернанткой ты уже знаешь…

Рэй невнятно угукнул. Его пальцы бережно массировали мой затылок.

– Дэри, мне очень жаль.

– Я не хотела подставлять Лиз, поэтому письма отправляла редко и с чужих адресов, меняла почерк. Сообщила только, что у меня всё хорошо. И почти месяц было… Это неправильное слово, но я хотя бы перестала вздрагивать от каждого шороха. Я уехала в маленький городишко к востоку от столицы, где никто толком и не слышал ни о Эртоне эйр-Тальвене, ни об убийстве герцога Леверрейского. Начала другую жизнь, старалась привыкнуть. Точнее, думала какое-то время пересидеть, собраться с мыслями, решить, как жить дальше. Было почти спокойно. А потом мне дали выходной и я вышла на прогулку. Просто на прогулку… Пройтись по лавкам, купить кое-что по мелочи… На тех столбах не было портретов Гердерии эйр-Тальвен, но, когда я после обеда возвращалась домой, мне преградили дорогу двое в форме императорской стражи. Убежать не успела. Меня затолкали в экипаж без опознавательных знаков, закрыли окна и куда-то повезли. Понятно, куда… Двое находились со мной внутри и ещё двое ехали верхом снаружи. Целый день, до глубокой ночи. Не говоря ни слова.

– А твой муж..? – Райдер чуть отстранился, заглянул мне в лицо.

Я поняла, что какое-то время сидела молча.

– Верген появился глубокой ночью. Сопровождающие меня решили остановиться на ночь на постоялом дворе. Меня связали и заткнули рот, но положили на кровать в одной из комнат, которую пришлось делить со стражником. Вроде как проявили жалость, дав возможность поспать… Я не могла спать. Не чувствовала рук, смотрела в темноту без единой связной мысли. Очнулась, когда приоткрылась дверь комнаты и в неё нырнула чья-то тень. Я безумно перепугалась, не понимала, что происходит и чего ожидать. Спящего стражника огрели чем-то по голове, меня стащили с кровати и поволокли прочь из комнаты. У меня от неудобной позы затекло всё тело, руки вовсе онемели, я не могла толком сопротивляться. Когда выволокли на улицу, я сумела разглядеть напавших на стражу. Это и был мой тогда ещё будущий муж, а с ним ещё один мужчина. Он служит у Вергена лакеем, его зовут Уэлт. Удивительно преданный слуга.

Верген заявил, что ему всё известно о деле Эртона эйр-Тальвена и о моём приговоре. Что он с ним категорически не согласен и намерен спасти меня от правосудия.

Я потянулась, и Рэй понял это движение по-своему. Невесомо коснулся губами моего виска, поднялся, не выпуская меня из рук, и устроился в кресле, усадив меня на колени.