"МАМА"

Ганику стало даже не по себе. И совершенно непонятно как она умудрилась попасть к нему сюда из той тюремной клетки в его клетку.

Она была там, когда его сюда посадили. Она была там, в соседней камере за теми металлическими длинными вмурованными прутьями решетки в каменный пол и потолок между центральным узким проходом, по которому прохаживались, время от времени охранники сторожа с оружием. В этом полумраке этого не очень большого в целом подземного помещения рядом с домом этого его теперешнего хозяина Лентула Плабия Вара.

Он действительно ее увидел совсем недавно и как-то случайно, но не подошел. Да и не смог бы. Эти цепи и колодки смертника, прибитые к стене его тюремной клетки. Не дали бы даже близко подойти к железным прутьям его тюремной камеры и поговорить с незнакомкой. А тут она каким-то образом сама к нему пришла. И без какого-либо приглашения.

Он смотрел на эту на вид, довольно молодую еще женщину. Скорее сумасшедшую и стоящую перед ним и непонятно чего желающую от него.

- Скажи, ты кто? - тихо произнес снова Ганик - И что тебе от меня нужно? Ты из этого дома? Я тебя там раньше не видел?

Он посмотрел в сторону узкого прохода между этими тюремными зарешеченными клетками.

- Стражники увидят тебя и тогда убьют – произнес он ей – Уходи и немедленно. Слышишь или нет меня?

- Не увидят - произнесла, неожиданно и громко глядя в упор на него, словно прейдя в себя из немого состояния, женщина. Голосом мягким и нежным. И этот странный голос показался ему занкомым. Он его когда-то и где-то слышал.

- Меня и ты поначалу не видел - вдруг так же громко, произнесла странная оборванка и нищенка - Там, в доме Лентула Вара. Ты частенько проходил мимо меня, и я касалась тебя руками. Помнишь? Ты даже один раз обернулся, ты почувствовал меня, но никого не увидел. И это естественно. Разве можно узрить обычными человеческими глазами то, что нельзя узрить. И то, что необычно обычному земному человеку.

- Кто ты? – уже не на шутку заволновался Ганик.

Ему теперь даже стало страшно. Страшно первый раз в жизни. Страшно гладиатору римской арены. Гладиатору-Победителю.

- Зачем ты здесь? - он крикнул ей, прижимаясь спиной к дедяной подвальной каменной сырой стене – Говори, или я позову охрану.

Он попытался встать, но не мог. Болели ноги и раны от порезов на руках и ногах. И эти чертовы колодки и цепи, порядком уже натерли ему его руки и ноги. Он сидел здесь в полутьме уже двое суток. И увидел эту женщину в соседней тюремной клетке.

Когда она там появилась? Неизвестно. Может, когда он спал, ее привели? Но теперь она пред ним здесь и как-то совершенно необъяснимо пробралась в его тюремную камеру обреченного на смерть смертника гладиатора и раба дома Лентула Плабия Вара.

- Они все равно не увидят меня – произнесла молодая оборванка нищенка - Это только ты меня видишь, теперь и сейчас. Потому что хочу так я. Потому, что ты мой сын, мой Ганик. Мой мальчик и мой ангел.

- Что?! - произнес, напугано ошарашенный этой дикой новостью, громко уже Ганик, подскочив на ноги, через боль, и прижавшись спиной к холодной каменной стене своей тюремной клетки.

- Как ты сказала?! Ты моя мать?! - Ганик почти прокричал возмущенно, уже и не думая об сидящих недалеко за решетками его тюремной клетки камеры охранниках. Он тут же судорожно и бешено начал вспоминать, где видел эту женщину. И, кажется, даже неожиданно, сам для себя вдруг вспомнил. Ганик вспомнил вдруг свое детство и как вырос в семье рыбака. Он даже вспомнил, хотя раньше никак не мог, как оказался в доме своего приемного родителя. Как с ним нянчились его жена и две небольшие тогда дочери, когда он был совсем еще грудным младенцем. Почему он это вспомнил, почему, потому что эта оборванка нищенка женщина заставила его это вспомнить. Вспомнить, кто она и зачем здесь.

Он никогда этих мгновений в своей жизни не помнил раньше. Он и приемного отца Митрия Пула помнил раньше только со слов Сильвии. А сейчас вспомнил и его и особенно его лицо.

Он вспомнил тот разговор в школе гладиаторов, когда приемная мама Сильвия подарила ему те оставленные им в своем жилище светящиеся странным лучистым ярким светом слезы капельки. И указала на эту женщину, что теперь была перед ним. Он стоял и смотрел на эту женщину и качал в стороны своей тоже растрепанной запыленной пылью русыми волосами головой.

- Нет, нет, не может этого быть – Ганик произносил в слух, глядя в глаза нищенки женщине. И мысли прожигали его сознание. И вся жизнь перематывалась от начала до этого дня. Кадр за кадром. И воспоминания сами приходили в его память.

Он пока тщетно пытался вспомнить, кто она? Но его душа говорила сама за себя и тянулась как магнитом к этой в рванине на вид молодой нищенке. И все говорило за себя. И то, что это была она, та женщина. С которой он был в своих снах, и которая называла его своим сыном и звалась его матерью.

- «Мама! Мама!» - гудело в его сознании. Но Ганик сопротивлялся и думал - «Кто она?». Он сопротивлялся почему-то своим же догадкам и мыслям.

Ганик смотрел на нее и судорожно вспоминал все, что помнил. А женщина ему говорила – Ты же помнишь, как я принесла тебя в этот земной мир с небес.

Она произнесла это совершенно спокойно, стараясь сдерживать с огромным трудом материнскую ангельскую любовь внутри себя, не давая ей вырваться наружу. Она негромко ему голосом нежным как музыка

говорила - Ты помнишь меня и мои руки.

Женщина, повернув к нему ладонями свои руки, показала их и произнесла - Руки, своей матери, положившие тебя в доме рыбака крестьянина. И я знаю, что помнишь, потому, что ты Ганик не человек. Ты мой сын. Сын падшего от безумной любви, но теперь прощенного Богом ангела. Я спасала тебя от гнева твоего Отца и других ангелов. За мою любовь к нему, я чуть не потеряла тебя. И была изгнана из Рая. Мой мальчик, мой Ганик. Мой ребенок, рожденный на Небесах и ставший на земле рабом и гладиатором.

- Ты моя мама?! - произнес одновременно восторженно и вопросительно, сдавленным голосом Ганик, чувствуя, как перехватило дыхание в его молодой израненной мечами и копьями груди Ритария гладиатора. И как забилось в груди той с надрывом его мужское сердце.

Ганик вдруг почувствовал, как разрывается его на части изнутри душа. Он ощутил невероятную одновременно радость и боль, вперемешку с ужасом и невероятным блаженством, и вдруг все вспомнил. Все до мельчайших подробностей. Он смотрел на женщину и вспомнил лицо. То лицо так похожее на это теперь перед ним лицо. Лицо в ореоле яркого небесного искристого лучами света. Лицо, склоненное над ним. И потом ставшее, вот этим лицом. Лицом этой женщины. Такое же молодое, но такое знакомое. Когда свет погас и она, исчезла, оставив сверток прямо на столе крестьянина рыбака, жены и двух его маленьких дочерей.