Кокон

ПОДЗЕМНАЯ СИЛА

Хафизов не умер от лопнувшей головы и разорвавшегося сердца. Не умерла и тёща А. А., несмотря на невыносимые боли во всем теле, постоянное лечение, скорбный вид и возраст, достаточно зрелый для смерти. Умерла, повесилась Алена, с которой они к тому времени жили порознь года три.

За это время они встречались всего несколько раз. Однажды, между двумя постоянными мужчинами у нее получился зазор, она пришла к

Хафизову на работу с дочерью и предложила начать все снова. Но у

Хафизова была в разгаре сильная любовь, да и не было оснований ожидать на сей раз другого результата при тех же слагаемых. Он отказал, признавшись в том, что и без того было известно слишком многим заинтересованным лицам, – у него другая. Потом было еще несколько встреч, всегда доброжелательных, по поводу каких-то справок, подписей и процентов, не дающих покоя А. А. Каждый раз они договаривались, что Хафизов пойдет на определенные уступки – очередные колышки, а ему за это позволяется встречаться с дочерью, но каждый раз такие встречи срывались, так что у него возникало подозрение, что, в сущности, это не срывы, а запреты.

Хафизов не успел прикипеть к дочери так же крепко, как к сыну, с которым впечатления отцовства были свежее и длительнее, и быстро отвык от нее. Он не видел её года два, то самое время, когда ребенок меняется быстрее всего, и стал забывать её внешность. Однажды, перед студийным спектаклем, одна из бегающих по раздевалке девочек показалась ему знакомой. Спросить? Подойти? В соседней комнате находилась Алена, и где-то здесь же ходил ее новый мужик – довольно серый, хмурый и теплый парень без способностей, с кудрявыми (опять кудрявыми) волосами, круглыми прозрачными глазами и д'артаньянскими усиками. При появлении Хафизова в студии он напрягался и глядел волком.

Хафизов все присматривался к девочке – черненькой, бойкой, красивой и ушастенькой, – и с некоторым облегчением готов был уже признать, что ошибся, когда одна из Алениных наперсниц спросила девочку:

– Как тебя зовут?

– Полина, – ответила девочка.

– А фамилия?

– Хафизова.

Он чуть не задохнулся от сильного, почти физического удара, а после спектакля не остался, как обычно, пьянствовать с актерами, а незаметно ушел домой.

Хафизов не испытывал к бывшей жене ничего похожего на любовь или ревность, не мог, проще говоря, вспомнить о ней ничего хорошего или плохого, затрагивающего чувства. С пустым сердцем он мог сказать об

Алене, что она была славной, доброй, безвредной девочкой, принесенной в жертву неведомым, глубоким, подземным силам, питающим безумие, ужас и бред. Но эта эпитафия ровным счетом ничего не значила. Алена погибла не оттого, что была хорошей.

Один из бывших любовников Алены задним числом признавался, как во время размолвки она звонила ему и со смехом пугала, что повесится.

Перед смертью она со всей студией ходила в поход – с новым мужем и дочерью, – на редкость довольная и весёлая. Потом, на кухне, её сомлевший от водки экс-муж рассказал, что их жизнь с Аленой началась с того, чем кончилась семейная жизнь Хафизова: с колышков, разметки участков, подвозки щебня, шезлонга и собственной малины, переполненной веществами. Закончилась скандалом, истерикой и повешением в студийном подвале, откуда все как нарочно разошлись. И посмертной запиской, по которой дочь остается последнему мужу, а фактически – Антониде Анастасьевне, которая теперь сможет любить внучку без помех, бурно и целенаправленно. До смерти.