Кокон

НЕРВНЫЙ СМЕХ

После драки на Хафизова нападал смех. Потом становилось боязно, что с ним сотворят что-нибудь подобное тому, что сделал он, но, как правило, напрасно. Не так уж часто человек, испытавший боль и страх, хочет повторить это ощущение.

Хуже всего, когда вместо синдрома опаски или отвращения наступает жалость, острая, жаркая, красная, непоправимая жалость к тому, которому мама штопает носки, и жена что-то ищет на день рождения, и дети радуются, когда он возвращается пьяный со своего завода.

Бутузу не повезло. Он был достаточно велик, чтобы его нестыдно было бить, водился с обитателями хулиганского двора, пил не меньше других, носил, как положено, вельветовые порты неимоверной ширины

(понизу) и ужины (поверху) с молнией наружу и латунными пластинками, полученными при фигурной вырубке отверстий на самоварах завода

“Штамп”, которые приклепывали к нижней кромке штанин, а также какую-нибудь “комбойку” или “олимпийку” над тельняшкой, то есть, внешне не отличался от дворового сброда, но был при этом настолько безобиден, что его мог бить всякий желающий.

И чего только Хафизов не испробовал, как только не упражнялся на покорном Бутузе в то время, когда самым сильным боевым искусством был бокс, а самым хитрым – самбо, а разным тычкам и болевым подлостям учились у школьных садистов, у которых где-нибудь служил или сидел старший брат. После побоев у Бутуза страшно краснело и сморщивалось лицо, словно из него должны были брызнуть фонтаны – нет, не слез, предосудительных даже для самой забитой школьной жертвы, – но соков, помидорной эссенции невинности, сырости мамочкиных слез, пролитых, по сынку, выношенному и выпестованному для поругания в мире безжалостных, свирепых, сухих мужиков и баб.

Вершиной этого нагромождения детского зверства стал случай за школой, уже в старших классах. Стояла осенняя сирая слякоть, морось и темь. Гурьба из нескольких классов после последнего, шестого урока вывалила в промежность П-образного школьного здания, чтобы секундировать и науськивать двух заведомо робких бойцов, трусливейших из трусливых, стравить которых было величайшей потехой.

Дуэлянты и сами, вроде, не прочь были подраться, чтобы показать свою полноценность другим, но пререкались и осыпали друг друга бранью так долго, что совсем утратили веру в необходимость происходящего. Стали уже поступать предложения побить обоих, и этот дополнительный, боковой порыв страха натолкнул одного из этих добрых трусов на другого: первый ударил-таки второго, когда от него перестали этого ждать, и выпустили из внимания. Он стал слабо бить в руки, плечи, щеки, затылок, становясь удар от удара все героичнее и привязчивей, и идя со своими отвратительными ударами за уходящей, а потом удирающей жертвой чуть ли не до подъезда, чуть ли не до самой маминой крепости.

Это ли не потеха? Вместе со всеми Хафизова охватило истерическое веселье, смех до боли в животе и слез, и, продолжая смеяться, он стал пробовать на Бутузе удар, о котором кто-то из друзей сказал, что он ничуть не хуже удара по яйцам, но его еще труднее отбить – удар ногою в голень. Он бил Бутуза носком по голени раз за разом, и смеялся, и, вроде, попадал, но тот все стоял, и пятился, но не падал и не корчился от боли, как обещали пропагандисты этого ловкого приема. Он бил в подставленный Бутузом портфель.

Другая вспышка памяти – встреча уже взрослых, безлично сгруппированных: Хафизова – к хиппи-спекулянтам-меломанам, Бутуза – к шоферам-хулиганам-блатарям, с которыми не побалуешь. Встреча получилась такой, словно они и не были жертвой и палачом. Как будто они были близкими приятелями с общим прошлым. Еще через несколько лет: “Слыхал, Бутузка женился и стал утром готовить себе яичницу из трех яиц. А теща подходит и говорит: “Сашенька, кто часто кушает яички, тот ходит без штанов”. И, наконец, совсем недавно: взрослый, совсем уже спившийся, семейный Бутуз провалился на заводе в какой-то приоткрытый люк и сварился там заживо в потоках пара. “Тот, кто часто кушает яички…”

То есть, по какой-то причине, не имеющей ничего общего с заповедями ни одной из религий, он попал прямехонько в ад, самый настоящий и кромешный?!

Только этот санитарно-технический ад был создан не для варения бутузов, а для отопления помещений.