Вторая жизнь (сборник)

Вчера приехал я в Ярославль с миссией служебной. Поручено мне пополнение для нашей дивизии здесь собирать. Явился к генерал-губернатору, его высочеству принцу Ольденбургскому. Я миссию свою изложил, он чиновников вызвал, все им указал. Потом говорит: «Вечером у меня небольшое общество, милости прошу».

Я велел мундир, как можно, почистить, себя привел в порядок и отправился во дворец. Вошел в гостиную ее высочества, куда меня провели, и увидел… кого, кого ты думаешь?! NN! Дар речи меня оставил. Она, увидев меня, побледнела, бедняжка, и возглас изумления не сдержала. Ее высочество ко мне обратилась. Запинаясь, изъяснил я, что с m-lle NN имею честь знакомым быть. Но лица наши сказали гораздо больше.

— C'yst dons votre fiance, Anastasie? Oh, comme c'est romanesque! Et bien, presentez le moi.[15]

Первые минуты прошли для меня как в чаду. Я чувствовал себя пьяным, от радости пьяным. Наконец смогли мы уединиться в нише окна. «Вы здесь! Какими судьбами?! Каким образом?» Этими восклицаниями обменивались мы, держась за руки. Здесь она в десять раз милее, чем в Петербурге, если это возможно. И здесь она наконец не NN, а Настенька Невзорова. Отныне снимаю я сие имя скрытное, кое сам ей в переписке нашей дал!

Все легко объяснилось. Великая княгиня просила государя прислать к ней Настеньку. Maman не вполне здорова (ах как я, грешный, рад этому нездоровью), и вот Настенька здесь с теткой своей, весьма добродушной старушкой, ко мне вполне благосклонной. Ее высочество нас скоро отпустила. Гуляли мы с Настенькой допоздна по набережной на Волге. Провинция имеет свои привилегии и допускает вольности, в Петербурге невозможные. Какое счастье!

Жизнь моя вся переменилась и новым смыслом наполнилась. Всякую свободную минуту я с Настенькой. Утром занята она у ее высочества, читает ей по-французски, сопровождает на прогулках. Зато вторая половина дня наша. Мы гуляем, беседуем, музицируем. Иной раз не верится, что война идет. Иной раз стыдно мне здесь время проводить, когда братья мои сражаются. Но близ Настеньки, кажется, все позабываю. Да недолгое это будет счастье. На той неделе выступаем.

…Сейчас два часа о войне проговорили. Настенька о том мало знает. Да и откуда знать? Не таково воспитание у девиц наших. Столько ей рассказывал, что она, бедняжка, устала совсем. Говорит, все в голове перепуталось.

Часто в церкви заходим, коих здесь великое множество. По свечке поставим, перекрестимся и выходим. Попадья, что в церкви Ильи Пророка, нас к себе зазвала. «Ох, вы мои красавчики… Ну чем не пара? Вот отец Никандр мой и обвенчал бы». Настенька краснеет и помалкивает. А я так ее расцеловать хочу, что мочи нет. Вечером и поцеловал в первый раз. Сердце зашлось.

Кажется мне, что я совсем не сплю. Вечером допоздна с Настенькой, а часов в пять утра меня Федор поднимает, ведро холодной воды тащит. Надобно ехать в уезд или в казарму идти или еще какие дела. Ратники собрались, а снаряжения нет, с одеждой плохо. Война войной, а чиновники те же самые остались: воры, взяточники, волокитчики. Сегодня одному военным судом пригрозил, сразу все бумаги нужные выправил.

…Прибегает за мной Настенькина горничная утром в гостиницу: ее высочество зовут-с. Через четверть часа я во дворце. Настенька встречает меня у дверей кабинета, вся сияет и руку жмет. Я не знаю, что думать. Великая княгиня в свободном домашнем платье: она ведь на седьмом или восьмом месяце.

— Я слышала, вы успешно завершаете свои дела здесь и скоро отправляетесь к армии?

— Надеюсь, ваше высочество…

— А тем временем кружите голову прелестной Anastasie?

— Ваше высочество… (кажется, я только мычу в растерянности. Настенька краснеет, но улыбается весьма лукаво).

— Я знаю всю историю вашего сватовства. Вам велено ждать.

— Да, ваше высочество, и это очень тяжело. Особенно теперь.

— Это мудрое решение. Но все решения мудры для одного момента и не так уж мудры для другого…

Она задумчиво смотрит на меня, потом на Настеньку. Я начинаю кое-что понимать, но еще боюсь верить.

— Не могу ли я помочь бедным влюбленным?

— О, ваше высочество…

— Может быть, вы берете назад свое предложение?

— Нет, ваше высочество, я готов повторить его тысячу раз!

…Завтра она станет моей. О мучительная сладость предчувствий! Я целую ее круглые открытые ручки, нежное личико… Завтра! Да здравствует Ольденбургский дом! В добрый час осел он в России!

…Разговор с великой княгиней с глазу на глаз. Она будет просить мадам Невзорову простить непослушных детей. «О, она, конечно, простит. Но напишите ей сами покаяние». Настенька спит, а я пишу покаяние. Это наша третья ночь.

…Вызван к принцу. Получено предписание мне вести немедленно ратников моих в Москву. Враг занял Вязьму и угрожает Москве. Принц доверительно говорит о своих опасениях. Дал мне личное письмо к Кутузову. Завтра выступаем.

…Прощай, жена моя, моя девочка! Ушел я из дому рано, когда она спала еще. Я поцеловал ее в лоб, она едва шевельнулась, что-то сказала в полусне и снова заснула как дитя. Бог да охранит тебя, моя родная!

Секретно… Самозванец сей, как мне докладывают, лицом и фигурой с покойным необычайно схож. Объявился он впервые в Рузском уезде в оставленном владельцами имении князей Долгоруких, куда войска регулярные французские не вступили, стороной пройдя. Одет был в партикулярное немецкое платье, при нем два офицера в мундирах гвардии императорской, а помимо того, некий человек, толмачом служивший. Было также вооруженных человек двадцать в русском крестьянском платье, как полагают — переодетых.

По приказу упомянутого самозванца был собран сход крестьянский. Через толмача изъяснил он крестьянам, что он есть подлинно император французов Наполеон, чудом от смерти спасенный. Его-де пытались убить, потому как он намерен был мужикам русским волю дать, чего генералы и министры не желали. От его лица объявлено было, что крестьяне от личной зависимости и всех повинностей по отношению к господам своим освобождаются. Землю, ими обрабатываемую, они сохраняют.

Выслушаны были те посулы крестьянами с недоверием и сомнением немалым. Нашлись люди, однако же, кои крик одобрения подняли и многих других на то соблазнили.

…Ныне в уездах Рузском и Волоколамском смутой охвачено до ста деревень.

…Пожар по-прежнему распространялся от окраинных предместий, где он начался, к центру. Огонь охватил уже дома вокруг Кремля. Ветер, повернувший немного на запад, помогал огню распространяться с ужасной силой и далеко разбрасывал огромные головни, которые, падая, как огненный дождь, зажигали другие дома и не позволяли самым отважным людям оставаться поблизости. Воздух был так накален, горящие сосновые головни летели в таком количестве, что балки, поддерживавшие железную крышу арсенала (в Кремле), загорелись… Пожар усиливался, и нельзя было угадать, где и когда он остановится, потому что не было никаких средств локализовать его… Показания полицейских солдат, признания полицейского офицера, которого задержали в день нашего вступления в Москву, — все доказывало, что пожар был подготовлен и осуществлен по приказу графа Ростопчина…

В эти дни, после великого пожара, когда армия стала обживать полусгоревший город, я имел несколько памятных бесед с умным и образованным офицером по имени Шасс. Он служил в генеральном штабе в небольшом чине, который мало соответствовал его способностям. В русском походе он выполнял обязанности историографа.

Шасс имел свою теорию этой войны. Истоки ее он видел в разделах Польши во времена Людовика XV и, царицы Екатерины. Эти разделы вывели Россию на арену европейской политической игры и обнаружили угрозу с ее стороны для всех наций Европы. Пруссия и Австрия почувствовали «дружеские» объятия русского медведя. Рано или поздно Европа должна была столкнуться с Россией. Революция во Франции на время отвлекла внимание от этого противостояния. Европа увязла в междоусобных войнах, пока император силой оружия не объединил ее от Лисабона до Варшавы. Тогда исторически неизбежная война стала действительностью. Смерть императора ничего не изменила, потому что положение в главном осталось прежним: впервые за много десятилетий России противостояла объединенная Европа. Представьте себе, говорил он, две грозные тучи. Они не могут разойтись без вспышек молнии. Ничто не может их развести.

15

Так это ваш жених, Анастасия? Ах, как это романтично! Представьте же его мне (фр.).