Страница 15 из 29
Клянется, саблей верной.
Припав к головочке льняной,
Ресницы-нежит-стрелы:
«Сама виной, сама виной, —
Гордыня одолела!
Видали вы такую стать,
Чтоб вдруг ребеночку не спать?
Да мне твой взор и спящий,
Всех царств небесных — слаще!
Кто спит — тот пьян, кто спит — тот сыт.
Да, цветик благовонный!
Есть Толстый Царь, есть Тонкий Царь,
Ты Царь мой будешь — Сонный!
Чуть что не так — и двор сквозной,
И дом дружку заказан…
Хоть и хорош, как заказной, —
У Бога не заказан!»
С великой нежностью ему
Разглаживает шнур-тесьму,
Лик-наклоняет-солнце
На белое суконце.
И вдруг — будь счастлив, паренек,
Что сон твой непритворный! —
Белого поля поперек
— Пропала! — волос черный!
Через всё небо — вкось
Красные письмена.
Первый глухой удар
Грома далекого.
Дева не крестит лба,
Лат отломила бок,
Сабельной сталью в сталь
Знаки-врезает-весть.
Кончив, на острый край
Весть-насадила-гнев.
Через коленку — враз —
Саблю-ломает-сталь.
В правой — чем грудь разить,
В той — где рукой хватать.
Стан преклонив, к ногам
Оба конца кладет.
Не разогнув колен,
Русским честным крестом
Лоб-ему-грудь-плеча
Крестит на сон ночной.
Гонит пророк коней.
Гривами хлябь пошла.
Пуще взметнулся бич
В длани пророковой.
Молнией поднялась,
Грудь-разломила-сталь.
Правой рукой под грудь,
Левою — сердце вон!
Взмах — и ответный всплеск.
Красен рубахи холст,
Как кровяная — хлябь…
Ветер замел круги.
Ох, уж не ветр, не вихрь!
В небо полезла хлябь!
Не оплошай бичом, —
Вожжи уж вырваны!
Не приступ протрубил горнист —
Кулашный свист!
Не бурю полоснувший хлыст —
Ответный свист!
— Здорóво, нареченный брат!
— Здорóво, брат!
— В дорогу, нареченный брат!
— В дорогу, брат!
Довольно, знать, по гусляру
Рвать волоса!
В грудь — сквозь сердечного дыру —
Ветр ворвался!
Сталь из вóрота —
Память в лоб.
«Где же Воинство?
Что за сноп
Из воды, за лучи-за-стрелы?
Середь моря, что ль, солнце село?
Что за кровь на моей груди?»
А колдун: — В облаке гляди!
И видит гусляр: в облаках тех румяных,
В морях тех не наших — туманных — обманных —
Челнок лебединый с младым гусляром…
И дивного мужа под красным шатром
Он видит — как золотом-писанный-краской!
И светлые латы под огненной каской,
И красную каску на красных кудрях,
И властную руку, в небесных морях
Простертую — через простор пурпурóвый —
Чрез версты и версты к челну гуслярову.
И вот уж — прыжками морская слюда,
Вот-вот уж носами сшибутся суда…
Сошлись — и как древнего времени чудо —
Тот муж светоносный в челнок белогрудый
Нисходит — склоняется — сдернул покров…
Да как подивится на вид гусляров!
Да как рассмеется так вот откровенно, —
Как новое солнце взошло во вселенной!
Как лев златогривый стоит над щенком…
Так, ласка за лаской, смешок за смешком,
В морях тех небесных! — далече-далече! —
Вся их повторяется первая встреча.
И снова туман-всколыхнулся-фата,
И сызнова в небе всё та же мечта:
Корабь тот — и челн тот, и вновь пурпурóвый
Вскипающий вал промеж ними — и снова
По грозному небу — как кистью златой —
Над Ангелом — Воин из стали литой.
И грозную смуту на личике круглом,
Жемчужную россыпь на золоте смуглом
Он видит. — Как дождичком-бьет-серебром!
Да что ж это? Аль обернулся бабьём?
Да как ж это можно, чтоб в каске хвостатой
Над дрянь-гусляришкой реветь в три ручья-то!
Аль черная ночь-тобой крутит-дурман?
И длится, и длится зеркальный обман…
И вот уж, мечом-поиграв-рукоятью,
Уста гусляру припечатал печатью.
— Смеется! — И это, мол, нам нипочем!
Так, слезка за слезкою, луч за лучом,
В том зеркале чудном — с закатного краю —
Вся их повторяется встреча вторая.
И видит гусляр, как в волшебном стекле,
Эбеновый волос на белом сукне,
И светлую саблю с письмом рукописным,
И крест тот широкий — любви бескорыстной,
Которым нас матери крестят: — Живи!
Ох, латы ломает! Рубаха в крови!
Кровавое сердце взметнулось над хлябью!
— Спаси мою душеньку! — Грудка-то — бабья!
Кровавою дланью громам поклялась!..
Так, перед морями двух плачущих глаз,
В морях тех небесных — далече-далече! —
Вся их разыгралась последняя встреча.
И снова: гладь — гладью,
Синь — синью…
Где сердце упало — красно!
Оставьте вы Царского сына,
Он память-читает-письмо.
Науки — не царское дело,
Мозги не пристали гербам.
Знать, лютая страсть одолела,
Коль сразу прочел — по складам:
— Нигде меня нету.
В никуда я пропала.
Никто не догонит.
Ничто не вернет.
Как цветочек!
Смотреть-то жалость!
Эх вы, сабельных
Два куска!
«Что ж, — шепочет, —
Теперь осталось?»
— Ей войска, а тебе — тоска! —
Размахнулся всею силой рук:
Ан уж нету старика — паук!
Как притопнет, поглядев вострó:
Ан уж нету паука — мокрó!
Сам же в воду — добывать свое добро.
НОЧЬ ПОСЛЕДНЯЯ
«Ой, вётлы, ой, вётлы —
Полночные мётлы!
Ой, вётлы!
Ой, рот ты мой блёклый,
Глаза мои стёклы —
Ой, вётлы!
Пришел к побережью
Без парня — челнок-то!
Ой, вётлы!
Не жить мне на свете!
Ой, вётлы, ой, ветер,
Ой, ветер!
Бери меня, ветер,
На крылышки, ветер,
Ой, ветер!
Берите, туманы!
Не быть мне румяной —
Туманы!
Отравой-обманом-
Объелась-дурманом,
Ой, ветер!
Не жить мне на свете!
Ой, вётлы, ой, ветер,
Ой, ветер!»
А Ветер в ответ ей:
«Я милого встретил,
Шлет вести.
Жив белый твой цветик,
Да только не весел,
Не светел.