Страница 2 из 7
Зоя Платоновна поднялась в дом, взяла с дивана сумку с камерой, захватила с этажерки две запасные катушки пленки. В горнице было тихо. Где же Ксеня?
Зоя Платоновна заглянула на кухню.
Бабка сидела у окна, подперевшись рукой, и тихо плакала. Горько, покорно, чтобы никому не мешать, никого своим горем не беспокоить. Только плечи вздрагивали. И Зоя поняла, как велико бабкино горе, и ощутила безнадежность этого горя.
Зоя Платоновна не стала подходить к бабке, утешать ее. Ну как утешишь?
Нет, разумеется, оставался и второй путь. Казалось бы, естественный. Милиция. Охрана порядка.
У Зои Платоновны было достаточно развито чувство юмора, чтобы представить себе, как она приезжает в село Кучаевское, находит там участкового Зорькина и сообщает ему, что у бабки Ксени подменили петуха. Ага, говорит толстый усатый участковый, на котором в этот момент висит нераскрытое дело о краже со склада запчастей, именно петух и именно у бабки
Ксени. Значит, совершено воровство? Нет, отвечает московская жиличка бабки Ксени, которая бегает по окрестностям с фотоаппаратом и, вполне возможно, собирает материал для разоблачительного фельетона или для сатирического киножурнала «Фитиль». Нет, говорит она, вместо петуха Громобоя бабке Ксене оставлен таких же статей петух, который для убедительности даже подкрашен. И тогда участковый Зорькин понимает, что его провоцируют, чтобы выставить в смешном виде в фельетоне. К примеру: «Чем занимается кучаевская милиция в тот момент, когда не раскрыто хищение со склада запчастей?» А милиция, оказывается, распутывает дело века. Подмену петуха у бабки Ксени,
Представляя себе эту сцену, Зоя Платоновна шагала по дорожке вдоль берега реки, мимо старого магазина, мимо перевоза в Заречье, возле которого дремал начальник лодки подросток Симоненко Николай.
Подросток Симоненко, который был в этот момент свободен, издали увидел московскую бабку с веселыми глазами, у которой был фотоаппарат, что может только сниться начинающему фотолюбителю. Желание еще разок взглянуть на это сокровище было так велико, что, презрев гордость, он крикнул:
- Зоя Платоновна, в Заречье не скатаем?
- Я на свиноферму иду, - сказала московская бабка.
- Чего там не видали?
- Там у Серафимы свиноматка опоросилась. Я обещала снять.
- Аппарат покажите, а? - попросил Николай. - Я, может, тоже такой куплю.
Зоя умела входить в положение других людей. Николаем двигала благородная страсть. Зоя пошла навстречу поднявшемуся в нетерпении начальнику перевоза и чуть не ступила в белое месиво - у перевозов и паромов всегда грязнее, чем просто на дороге. То мешок переваливают с телеги или машины, уронят, то банку с краской потеряют, то бутылку разобьют. Раньше, до Николая, перевозчиком был один старик, тот держал окрестности перевоза в идеальном порядке. Симоненко же был человеком эмоциональным, с большими жизненными планами, так что убирать он не успевал.
- Осторожнее! - крикнул он Зое Платоновне. - Здесь вчера с зареченского участка активисты мешок с мелом прямо в лужу уронили. Теперь, наверно, с самолета видно, правда?
Зоя обошла лужу, присела на лавочку, раскрыла сумку, вытащила «роллейфлекс» и дала подержать Симоненко. Сама глядела на реку, на Заречье, на дальний лес и печалилась. Представляла, как сидит дома баба Ксеня и не может понять, за что ее так обидели.
- Вы чего? - спросил Симоненко. - Грустная какая-то. У меня глаз острый. Быть мне корреспондентом. Чего случилось? Тревожные известия из дома? Или заболевание?
- Нет, не преувеличивай. Но я в самом деле расстроена. У бабы Ксени петуха Громобоя украли.
- Значит, лиса забралась, - сказал Симоненко. - В прошлом году лиса у нас трех кур утащила.
- Ага, лиса, - согласилась Зоя Платоновна. - И вместо Громобоя она другого петуха принесла, чтобы никто не заметил.
- Так не бывает, - серьезно сказал Симоненко. - У нас в деревне такого быть не может. Лживого принесла или дохлого?
- Живого, мой юный друг. И даже покрасила ему хвост, чтобы не угадали подмену.
- Вот это да! А не врете?
- Люди в моем возрасте уже не врут, - сказала Зоя Платоновна. - Хотя могут ошибаться.
- Не будем спорить, - согласился Симоненко Николай. - Но если не врете, то это настоящий детективный роман. Возможно, с убийством!
- Петуха? - спросила Зоя Платоновна.
Она бы ушла, но, разговаривая с ней, Симоненко не выпускал из рук камеры и лишь половина его существа поддержи вала беседу - вторая глазела в объективы «роллейфлекса».
- Думаю, что за этим скрывается куда больше, чем вам кажется, - сказал Симоненко. - Кто-то заметал следы.
- Не знаю, не знаю, - сказала Зоя Платоновна. - Кто за метал, что заметал, но больше это похоже на элементарное хулиганство. Бабка переживает, ты не представляешь как.
- Если и хулиганство, - сказал Симоненко, возвращая камеру, - то не элементарное. Хулиганы не думают. Думают только настоящие преступники. Возможно, в наших краях появилась банда.
- И что?..
- Заметают следы.
- Ага, петушиным хвостом, - сказала Зоя, поднимаясь со скамейки.
- Вижу, - сказал Симоненко Николай, - что эта истории вас задела. И вы уже начали свое расследование.
- Я? Расследование?
- Не скрывайтесь. От меня не скроешься, - сказал Симоненко. - Про вас уже известно, что собираете материалы, расследуете. Все ясно, даже участковый Зорькин уверен. Может, от газеты, а вернее, от прокуратуры.
- Неужели я похожа на следователя?
- В этом и сила, что не похожи, - сказал Симоненко. - В лужу не наступите.
Зоя Платоновна пошла дальше по берегу, размышляя о том, что нелепость подобного подозрения кажется нелепостью лишь ей самой. Ну посудите сами: в тихую деревню, куда даже туристы редко заглядывают, приезжает из самой Москвы пожилая тетка. С тремя фотоаппаратами. Говорит - отдыхает. Говорит, что на пенсии. Где вы видели такую пенсионерку, которая едет за Урал, чтобы носиться с фотоаппаратом по свинофермам или гаражам, всюду сует свой острый нос, всюду поспевает, за две недели уже всех в деревне по именам и биографиям знает? Не видели? Вот и мы такой еще не видели. Если бы отдыхала, то сидела бы на лужайке и вязала, или бы в лес ходила по грибы, парное молочко бы пила… В общем, темная личность.
Ну что же, думала Зоя Платоновна, я сама виновата, что устроена таким образом, что меня всегда принимают не за того, кто я есть на самом деле. Потому что всегда неправильно себя веду. Разве я виновата, что так быстро и разнообразно провела свою жизнь, что не заметила, как состарилась? Не заметила, и все тут. Из детдома убежала в Арктику, потом старалась попасть в летную школу - все тогда, в тридцатых годах, старались стать великими летчиками, - а стала шофером, и шофером прошла войну, а после войны метнулась вроде бы в другую сторону, кончила истфак, учила в школе, заодно успела вырастить своих двоих детей - и все мечтала; вот стану посвободнее или вот доживу до пенсии, возьму свой фотоаппарат и пойду по России, как Горький - с поправкой, правда, на время и специальность. Я всегда старалась хорошо делать то, что начинала делать. Я была хорошим шофером: повесить бы сейчас на себя мои сержантские медали и ордена - всех бы, наверное, в этой деревне перещеголяла. Я была хорошим историком и, наверное, ушла бы в науку, если бы не дети. Много вы знаете школьных учителей, у которых около сорока публикаций? Я стала хорошим фотографом. Вторая премия на биеннале в Лиссабоне что-то значит? Или репортаж об извержении на Камчатке в журнале «Советский Союз»? А ведь делала ту серию уже на пенсии. Я знаю, что это пустые слова: «шестьдесят -еще не возраст». Это возраст, и солидный. Просто я еще свою норму не пробежала. И бегу дальше. А люди, которые состарились рано, считают мои годы и придумывают черт знает что про нестандартную бабушку.
Но когда перевозчик Симоненко подозревал меня в тайном сотрудничестве с прокуратурой, он тоже не совсем ошибался. Всем людям свойственно упражнять ум в попытках решить ту или иную тайну. В зависимости от склонности натуры и энергии. Мне же свойственно - и не раз это в жизни случалось - воспринимать тайну как личный вызов. Наверное, это от любви к истории, которая, в сущности, сплошная тайна, потому что большинство людей, которые историю так или иначе делали, старались либо скрыть от окружающих истинные мотивы своих действий, либо таили сами поступки. Как только мы начинаем брать на веру тот слой истории, что лежит на поверхности, то почти наверняка обрекаем себя на неверное ее понимание. А к тому же что такое история? Все. И убийство в Сараеве, и восстание Уота Тайлера, и подмена петуха в маленькой деревне на зауральской реке. Просто некоторые исторические факты то по недоразумению, то по своей необычности, а то и потому, что много людей об этом знают, становятся достоянием широкой гласности. Другие -нет. Й никто не узнает никогда, почему же понадобилось подменять петуха бабе Ксене, у которой в деревне наверняка нет ни одного врага, и эта страница истории останется такой же таинственной, как история Железной маски или пропажа Янтарной комнаты. И это неправильно. Настоящий историк не должен пренебрегать малыми проявлениями исторического процесса. Тем более что бывшей шоферше и бывшей учительнице Зое Платоновне Загорской уже приходилось в жизни несколько раз сталкиваться с тайнами, которые либо казались неразрешимыми, либо представлялись не стоящими внимания. Но все эти тайны имели общее свойство - разгадка их могла помочь душевному спокойствию или благу каких-то хороших людей. И тогда Зоя Платоновна принимала вызов, поднимала брошенную судьбой перчатку и, полагая себя именно историком, а не детективом, благополучно доводила до конца расследование. И в общем, если не изменяет память, провалов не случалось. Нет, не случалось…