Виновный

Мария (снова вспыхивает). Я тебе запрещаю продолжать эту мистификацию за счет моего достоинства. Скажи правду!

Теодосий (быстро встает). Нет, скажу я, Мария. Я должен был сделать это давно во имя чести, достоинства, дружбы, которая пас всех связывала! Но мне было трудно и стыдно начать! Личная жизнь человека внешне может протекать мирно и гладко, хотя в глубинах ее бурлят водовороты. (Взволнованно.) И вот… случайность… открывает эти водовороты. Может, вы скажете, что, не будь этой случайности, жизнь прошла бы спокойно и счастливо… (Сильно взволнован.) Неправда! Вот тут-то мы и прибегаем к сознательному самообману, тут-то наше лицемерие и перерастает в подлость! Нет! Прятаться и жить так – недостойно! (Спокойно и примиренно.) А теперь – обо мне! Из слов Харалампия я понял, что он узнал о моей тайне, которую я не должен был скрывать. (Ане.) Ана!

Ана (тревожно). Что, Теодосий?

Теодосий (глухо, после паузы). Я нарушил чистоту нашего брака! Я изменил тебе! Я полюбил другую женщину.

Пауза. По лицам Аны и Велизара проходит нервная конвульсия. Петринский делает жест, выражающий гнев и сожаление. Глафира вытирает лоб платком. Мария опускает голову.

Ана (потрясена). Ты?

Теодосий. Да, Ана!

Ана (быстро). Когда?

Теодосий. Дай мне все объяснить! (После долгой паузы.) Ана! Мы встретились с тобой, когда были молодыми и красивыми, когда жили пафосом борьбы и пламенной мечтой о будущем обществе! Но, может быть, то, что нас связывало тогда, было не любовью, а лишь единством мыслей, лишь верностью и товариществом, которые были необходимы для борьбы! Может быть, эти тридцать лет мы шли вместе одним путем, не подозревая, не сознавая, что, в сущности, так и не встретили любви.

Ана (с глухим негодованием). Не подозревая и не сознавая?

Теодосий. Да, Ана! Мы жили как слепцы, примирившиеся со своим недугом.

Ана (гневно и быстро). Но разве не любовь помогала нам переносить трудности?

Теодосий. Да, Ана! Это не было любовью! Мы обманывали себя.

Ана (горько). Я не обманывала себя, Теодосий, ты себя обманывал!

Теодосий. Да, прости меня! Я не имею права оскорблять твои чувства и должен говорить только о себе! Но то, что я связал свою жизнь с твоей, было ошибкой! Ошибкой, в которой были виноваты не ты, не я, а сама жизнь! Ошибкой нашей молодости, наших неискушенных чувств! Ошибкой, которая приняла форму брака и давала нам иллюзию любви!

Ана (скорбно и глухо). А разве не тогда мы сильнее всего любили друг друга, Теодосий? И когда я была больна а ты потерял работу… и нам нечего было есть… и ты спешил принести мне каждый случайно заработанный лев… И это было иллюзией?

Теодосий. Да! И это тоже было иллюзией! Может, я поступал так из чувства долга, но не из-за любви!

Beлизар (взволнованно). Теодосий! Я тебя не узнаю, брат!

Петринский. Ты не в своем уме! Как можно? Тридцать лет был верен женщине и утверждаешь, что не любил ее!

Теодосий (спокойно, Петринскому). Да! У тебя было несколько жен! И неужели о каждой из них ты не мог бы сказать то же? Что ты, в сущности, не любил их?

Петринский. Будь они, как Ана, я бы с ними не разводился.

Теодосий. И все же ты разводился, потому что они не давали тебе того, о чем ты мечтал! Почему же тебе такая ошибка в жизни позволена, а мне нет?

Велизар. Я ни за что не поверю, что ты ее не любил!

Ана (печально). Может, просто мужчины так устроены, Велизар! Сначала любят одну женщину. Потом другую… потом третью… И так, пока не состарятся!

Глафира. Да, но может быть, и женщины устроены так же? Зачем же возмущаться?

Велизар (удивленно, Глафире). Но ведь люди не животные, милая!

Теодосий. И тем более не автоматы, лишенные права на любовь и подчиняющиеся догматическим канонам верности! Идеал, за который мы боролись, – это свобода… полное осуществление возможностей человека! А любовь – это самый нежный, благоуханный цветок души! Найдите мне, укажите мне хотя бы на одно мгновение в жизни человека без любви или воспоминания о любви! Даже дряхлый старик с разумом, затуманенным склерозом, вспоминая о своем прошлом, видит все в ореоле чувств, которые в нем когда-то пробуждала любовь! Зачем же подавлять в себе это великое чувство? Зачем превращать его в подлость и преступление, если после брака приходит любовь к другому человеку!

Пауза. Все подавленно молчат.

Ана (Теодосию). Значит… между нами все кончено!.. Так?

Теодосий. Да, Ана!

Ана. А кто же эта женщина?

Теодосий (громко, после паузы). Глафира.

Ана вздрагивает, будто пораженная электрическим током. Велизар болезненно морщится. Мария опускает голову и закрывает лицо руками. Глафира и Теодосий гордо выпрямляются. Только Петринский невозмутимо вертит на пальце брелок с ключами.

Ана (тихо, с болью). Глафира!..

Велизар (поражен). Глафира! (После долгой паузы он приходит в себя и говорит хрипло Глафире.) Значит… Ты меня обманывала?…

Петринский. Ну и что тут странного?

Велизар (гневным шепотом и с глубоким презрением, Глафире). Обманщица!

Глафира (гордо и насмешливо). А где же твои принципы свободы?

Велизар (громко и гневно). Разве ты достойна свободы?

Глафира. Ты сердишься, потому что ты не прав!

Велизар. Меня возмущает твоя подлость! Как ты все скрывала! Теперь я понимаю, почему я так часто заставал Теодосия в твоей мастерской! И как ты не пего смотрела… и твой смех… и твои шутки… и это твое безобразное кокетство с ним! (Горько.) Ах… теперь мне все ясно!

Глафира. Напрасно я думала, что у меня разумный муж!

Велизар. Напрасно и я думал, что поднял до высот свободы униженное существо, привыкшее продавать свое тело! (Петринскому.) Ты прав, человече! Некоторым женщинам еще необходим суровый, железный кулак! (Глафире, печально.) Я тебе дал все: и свободу… и доверие… и обеспеченную жизнь… и верность… я верен всем, кто унижен прошлым! Тебе этого было мало? Зачем твоей продажной душе понадобился этот пятидесятилетний мужчина? (Указывает на Теодосия.)

Теодосий (громко и гневно). Прекрати оскорбления!

Велизар (резко поворачивается к Теодосию.) А ты? Как ты посмел? Чего прячешься? Подойди ко мне!

Теодосий (быстро подходит к нему). Ну, что?

Велизар (громко и взволнованно). Так! Теперь посмотри мне в глаза! Ты помнишь один июльский вечер пятнадцать лет назад? Мы прятались в каком-то винограднике, где у нас была явка! Пришел и ты, но агенты полиции тебя выследили и окружили нас. Началась перестрелка, тебя ранили в ногу. Ты убеждал меня уйти до того, как нагрянет полиция. Я отказался. Наступила ночь… время шло… была дорога каждая минута. Мне удалось вытащить тебя из кольца. Ты это помнишь?

Теодосий (глухо). Да, помню! Мы были едва знакомы. Но уже тогда чувство долга в тебе было очень сильно.

Велизар. О, не своди все к долгу. Я рисковал ради тебя жизнью не только из-за партийного долга. Я тебя уважал… я любил тебя! (После короткой паузы.) А помнишь, как пас арестовали и устроили очную ставку? Меня ввели в подвал, а ты лежал там, привязанный ремнями к тяжелой скамье. Тебя спросили, знаешь ли ты меня. Ты ответил, что в первый раз видишь. Тогда палач принялся тебя избивать. Ты только стонал, стиснув зубы, и снова и снова отвечал, что не знаешь меня! И так много раз. Палачи ничего не смогли от тебя добиться.

Теодосий (с трудом скрывает волнение). Я хотел сохранить свою жизнь, Велизар! Если бы я признался, что знаю тебя, меня бы уже не было на свете.

Велизар (горько). О-о-о! Только что выступал с апологией любви, а теперь все остальные чувства сводишь к нулю!

Теодосий. Да, любовь – такое чувство, которое стоит над многими другими.

Велизар (возмущенно). Даже над чувством, которое требует от нас солидарности и верности в борьбе? (Почти кричит.) Так?