Виновный

Ана. Значит, эта женщина снова окажется на улице?

Петринский. Не беспокойся. Такие быстро устраиваются.

Ана (строго). Замолчи!

Пауза. Петринский опускает голову. Велизар медленно идет к двери.

Велизар. До свидания, Ана! До свидания, Мария! (Выходит.)

Петринский (с насмешливым упреком, Ане). Кончено! Ты его утопила!

Ана. Настоящие люди так просто не тонут, Харалампий! Наоборот, за них, как за спасательный круг, хватаются те, кто действительно идет ко дну!

Теодосий (после паузы). Я рассказал обо всем, что пережил, Ана! А теперь решай! Судьба нашего брака в твоих руках!

Ана (печально, после долгой паузы). Нет! Я не могу тебя простить, Теодосий! Мы с тобой не живем, как Глафира и Велизар, в волшебном мире искусства, в котором радости и горести быстро сменяют друг друга! Мы с тобой были участниками суровой борьбы за человеческое счастье! Именно она соединила нас… она заставила нас полюбить друг друга… она создала священную связь между нами, она, а не гражданский или церковный брак, о котором мы и не думали! Но ты не проявил уважение к нашей связи… оборвал… нарушил ее! Ведь любовь не фарфоровая чашка, которую можно разбить и снова склеить.

Теодосий (глубоко вздыхает и медленно поднимается со стула). Да, Ана! Я разбил эту чашку! Но у долга перед обществом и долга перед человеком общий источник.

Ана (удивленно, с иронией). На чей долг ты намекаешь теперь, Теодосий?

Теодосий (взволнованно). На твой долг, Ана! Ты должна снова принять меня в свою душу! Вспомни о ношей пусть не яркой, по полной достоинства любви!

Ана (горько). Какой скучной, наверно, казалась тебе наша любовь в мастерской Глафиры! (Машет рукой и печально улыбается.) Нет! Конец, Теодосий! Наша совместная жизнь кончилась! Единственно, что нам остается, – это работать для других!

Пауза. Теодосий несколько мгновений стоит неподвижно, потом выходит. Некоторое время после его ухода все молчат.

Петринский (Марии). А нам что делать?

Мария (устало). Нам? Разве это для тебя проблема? Мы можем развестись или продолжать жить вместе. Но это не изменит ни твоего характера, ни твоего отношения ко мне! Ты живешь только своим умом! А все остальное… все теплое… все человеческое… что могло бы у тебя быть, давно уже поглотил разврат! (Гневно, повысив голос.) Зачем ты на мне женился? Только потому, что понял, как сильно я полюбила твой ум, твои способности, твою работу? Только потому, что увидел, как моя любовь делает меня готовой на жертвы? Только потому, что хотел залучить послушную и порядочную женщину в свою постель!

Петринский (делает несколько шагов по направлению к ней и с испугом останавливается). Мария!

Мария (саркастически и гневно). А-а-а! Наконец-то ты встревожился! Чего ты боишься? Того, что теряешь существо, к которому привык? Не бойся! Для тебя все это дело привычки! Ты быстро найдешь другое! Ты здоров как бык и владеешь искусством привлекать женщин!

Петринский (глухо). Мария! (Делает еще один шаг к ней.)

Мария (устало и меланхолично). Я тебя действительно любила! Могла бы быть счастлива с тобой! Я была бы тебе еще вернее, если бы не твоя ирония и деспотизм и если бы я работала в клинике и беззаботно смеялась твоим остротам! Почему ты этого не понял?

Петринский (снисходительно, считая, что снова стал хозяином положения). Вот же она, вот! Докладная декану, в которой я прошу выделить клинике ординаторское место! (Вынимает из кармана сложенный лист бумаги и подает Марии.)

Мария (раздраженно, вскакивает со стула). Комедиант! (Хватает лист, комкает его и презрительно отбрасывает в сторону.) Даже сейчас не можешь обойтись без фокусов! (Задыхаясь от гнева.) Твое решение опоздало! Я не могу согласиться на эту сделку! Ты ведь все равно будешь подозревать, что я могу стать такой же развратной, как ты!

Петринский (глухо и взволнованно). Мария! Клянусь, я ни в чем не буду тебя подозревать! Поверь, если ты действительно меня любила!

Мария (с отвращением). О, прощу тебя, не клянись! Жизнь лишила тебя самого прекрасного, что нам дается от рождения: веры в человека! Я уже не люблю тебя, зачем же мне идти на жертвы! Каждый твой разговор со мной был водопадом цинизма и оскорблений, которые отравляли самые лучшие мои чувства! И именно протест против этого заставил меня отнестись с симпатией к любви Теодосия и Глафиры, а не гнусное удовольствие быть сводницей или намерение найти себе любовника, как ты предполагал!

Петринский (сокрушенно и умоляюще). Прости меня, Мария! Я никогда не любил тебя сильнее, чем сейчас!

Мария. Я не могу тебя простить, Харалампий! Ничего… ничего… ничего я уже не вижу в тебе! Даже блеск твоего ума исчез для меня в густом мраке и пустоте, которые царят в твоей душе! Что простить тебе? Жестокость, с которой ты растоптал Глафиру? То, как ты насмехался над человечностью Теодосия и Велизара? Тиранию, которой ты меня мучил? Твою грубость, попытку напугать меня разводом? Скажи мне,, скажи, что человеческого сохранилось в тебе, чтобы я могла по-прежнему быть твоей женой? Нет! Я ничего не вижу! Ты убил мою любовь! Оставаться с тобой без любви подло! (После паузы.) О, не гляди на меня так трагично! Сейчас ты страдаешь, по это пройдет! Твоя боль вызвана только рефлексами, только привычкой, только привязанностью к моему телу! Через полчаса ты снова спокойно займешься микроскопом! А сейчас – прощай! Я ухожу! (Ане.) До свидания, Ана! Если захочешь повидаться – я у мамы!

Мария стремительно выходит в переднюю. Петринский бросается за ней. За сценой слышится его голос, он звучит умоляюще и постепенно затихает: «Мария! Мария! Мария!» Через некоторое время Петринский возвращается опечаленный, беспомощно падает на стул, сникает и хватается за голову руками. Ана встает с кресла, медленно приближается к Петринскому и кладет руку ему на плечо.

Ана (тихо и сочувственно). И твоя драма, Харалампий, серьезна! Ты искал красоту в мире торгашей, но тот мир наполнил твою душу лишь скукой, иронией и неверием в людей!

Петринский (вздрагивает и сердито поднимает голову). Какие торгаши! Ты о Глафире говоришь?

Ана (кротко и печально, после долгой паузы). Нет! Я говорю не о Глафире! Хотя и она заслуживала многого, во всяком случае когда-то! Но, вместо того чтобы полюбить ее тогда, ты ее возненавидел, унизил и искалечил!

Петринский (нервно). Не говори мне о ней! (Глубоко вздыхая.) Единственная женщина, которую я любил, – это Мария! (Сжимает кулаки и с трагическим видом ими потрясает.) Я хотел ее сохранить! Потому так и вышло! Ана. Но ты вел себя с ней грубо! Для женщины нашего мира рабство неприемлемо!

Петринский (глухо, с надеждой). Может быть, она еще подумает и вернется.

Ана. Нет! Она не вернется! Ты не допускаешь, что у Женщины может быть гордость, может быть достоинство, и это твоя главная ошибка. Это недостаток, воспитанный в тебе миром, где все… даже любовь… можно было купить!

Петринский (внезапно встает и начинает медленно ходить по холлу). Тяжело мне, Ана! Дрожь пробирает, как будто то, что случилось с нами в последние дни, подвело меня к порогу вечности! Я боюсь прошлого, одиночества, старости, которая не за горами! Я боюсь даже знаний, которые накопил!

Ана. Это потому, что твои знания никогда не помогали тебе понять людей! Ты любил науку, но только как игру ума! Стал превосходным хирургом, но в больных видел только клиентов или подопытных животных! Симпатизировал коммунистам, но отказался бороться вместе с ними! Женился на Марии, но не сделал ни малейшего усилия, чтобы ее понять! Ты жил только собой и для себя! А в этом тоже виноват тот мир, который позволил тебе сделать Глафиру своей любовницей, который заставил Глафиру обмануть Велизара, а у меня отнял Теодосия.