Небо в кармане!

— Николаша, а чего это ты с кровати вскочил? — я даже и не сообразил, что вопрос этот в мою сторону прозвучал. Настолько был зачарован открывшимся мне видом. В дополнение ко всем ранее отмеченным прелестям добавилось круглое краснощёкое лицо, как говорят кровь с молоком, русые волосы, выбивающиеся на виске с одной стороны из-под белого платка, и ласковая улыбка, осветившая это лицо при виде меня. — Зря Степан позволил тебе вставать, ой, зря!

Понятно! Строгость напускная и ничем мне не грозит!

— Да не позволял я ничего! — откуда-то из-за дверей тут же раздался виноватый голос дядьки. — Он сам!

— Сам, сам, — передразнила женщина. — А ты куда смотрел! Тебя зачем к нему приставили? Присматривать! А ты?

— А я за тобой ходил, — сделал ещё одну вялую попытку оправдаться дядька. Понял, что проигрывает этот спор и уже совсем тихо договорил. — И за завтраком.

— Сходил?

— Сходил, — так же обречённо-виновато ответил старик. — А то ты не видела! Вот же на подносике всё!

— Ну и чего тогда в коридоре торчишь? Заходи! Мальчонка уже третий день во рту маковой росинки не держал! Оголодал, небось! А ведь ему поправляться нужно! Хотя, — женщина недовольно шевельнула плечом. — С таким лекарем ещё попробуй поправиться!

— А чем я тебе не нравлюсь, женщина? — вот что-что, а голос доктора я не ожидал снова услышать. Ему-то что здесь нужно? Осмотрел, дело своё сделал и ступай на кухню! Дальше я без него справлюсь! Припомнились грязные жирные пальцы, тянущиеся к моему лицу… Бр-р! Передёрнул от омерзения плечами.

— Замёрз, дитятко? — тут же всполошилась женщина. В два быстрых шага преодолела спальню, мягко уронила таз прямо на кровать, ногой откуда-то с другой стороны ложа подвинула табурет. Уже на него переставила таз, рядом на пол кувшин пристроила. И зловеще-ласково произнесла. — Иди-ка сюда.

Всё! Сейчас будет надо мной издеваться! Оказаться в таких мощных руках как-то не очень хотелось. Она, похоже, почуяла причину моих сомнений, потому что тут же благодушно хмыкнула:

— Да не бойся ты, кормилица Марфа никогда тебе ничего плохого не пожелает! И не сделает. В отличие от кое-кого! — покосилась на как раз вошедшего в комнату с большим подносом дядьку. Или не на дядьку, потому что за ним в коридоре маячила фигура доктора.

— А я и не боюсь, — шагнул вперёд.

— Вот и молодец! Иди сюда!

И тут же попал в загребущие женские руки. Был аккуратно, быстро и как-то незаметно даже умыт, так же споро вытерт полотенчиком, которое, оказывается, висело у неё на предплечье. А я и не заметил такой подробности.

Она же меня и покормила. Словно маленького усадила к себе на круглые мягкие колени и с ложечки (!!!) заставила выхлебать для начала плошку куриного бульона! Как маленького кормила! Но я был настолько ошарашен происходящим, что просто не мог сопротивляться своей кормилице! Стоило только представить, как я мелким прикладывался вот к этим роскошным (тут я непроизвольно скосил глаза вниз) шарам, как всяческое желание противиться тут же и пропадало! Да и бульон, нужно отдать ему должное, оказался очень вкусным. И потом так же по кусочку кормилица впихивала мне в рот эту самую курицу. Точнее, куриное варёное мясо. Грудку и окорочок. Курицу целиком я бы никак не осилил. Дядька только и успевал плошки подносить.

После кормления, а по-другому такую процедуру завтрака никак не назовёшь, протёрла тем же полотенчиком подбородок, промокнула губы, и пересадила с колен на кровать. Вот прямо так взяла, приподняла двумя руками за пояс и пересадила. Было больно. Очень. Поясница и бока просто полыхнули болью. Но стерпел. Потому что знал, чувствовал, что то не кости и не позвоночник болят, а содранная шкура и подживающие раны. Выдохнул тихонько воздух через крепко стиснутые зубы, сморгнул выступившие слёзы. Ничего, всё наладится!

От доктора удалось избавиться после обеда. Да и то лишь после нескольких стопок! Ох, что это были за стопки! В одну докторскую стопку не сто, а все двести миллилитров входило.

Нет, я не сумел вживую понаблюдать за этим неувлекательным процессом. Не смог бы по физическим своим кондициям! Кстати, как-то быстро я это тело начал своим по-настоящему считать. Не по волевому решению, а по внутреннему убеждению, что ли. Ну, да это и хорошо, всё жить дальше проще будет. А за процессом и без меня, кто бы сомневался в обратном, нашлось, кому присмотреть, и мне потом рассказать.

Мне же силёнок только что и хватило на дойти до окна, быстренько выглянуть наружу, крепко держась при этом за крашеный подоконник, и с грехом пополам вернуться обратно в постель! Слаб я ещё. Слаб и больно уж тощ. Придётся себя откармливать, набирать массу тела и укреплять мышцы. Этот дряблый кисель на хилом каркасе меня точно не устраивает. Гляну на себя, и слёзы сами на глаза наворачиваются. Понятно, почему парнишка с крыши свалился. И не только гнилая дранка тому виной, но и явная неуклюжесть и неловкость хилого тела! Теряюсь я со своим худосочным тельцем на фоне крепкотелой кормилицы и старого, но ещё крепкого дядьки. То-то она меня, как вошла, не сразу заметила. Под обои замаскировался, со стеной слился!

Так что отлёживался и приходил в себя после короткого прохода по комнатёнке. И радовался. Процесс восстановления идёт семимильными шагами! Недавно головой не мог пошевелить, а сейчас уже до окна дохожу! Без поддержки! И это только сегодня. А что смогу завтра?

Тут-то ход моих радостных мыслей и прервало недовольное бурчание дядьки о выпивающем на кухне лекаре. Прислушался к его брюзжанию, подумал и высказался:

— Так покажи ему, где у нас выход находится! Вместо того, чтобы бурчать попусту, полезное дело сделай! И нам хорошо, запасы наливки убережёшь, и о нём вроде бы как заботу проявишь! Что смотришь? Или я что-то неправильное сказал?

— Нет, сказал всё правильно! Но… — замолчал и опустил глаза в пол Степан Фролыч. Вроде бы как и высказаться не прочь, и что-то ему это не позволяет сделать.

И я молчу, жду, что ответит. Долго ждать не пришлось, дядька всё-таки решился договорить:

— Но никогда ничего подобного ране себе ты позволить не мог! Всегда тихо себя вёл, отличался умом и воспитанностью. А сегодня как в себя пришёл, так и не узнать стало. Словно другой кто твоё место занял. Будто подменили у нас княжича! Доктора выгнать прочь грозился! Раньше такого себе точно не позволил бы! И умываться никогда в спаленку подать не требовал. Всегда сам до мыльни доходил.

— Ну сам посуди, куда мне сейчас по дому шляться? Или ты хочешь, чтобы я на полпути упал и разбился? — а сам про себя в этот момент посмеиваюсь, умом я отличался! Да был бы этот парнишка умным, не полез бы сдуру на ту крышу! У него под боком прислуги полная усадьба, любого из них озадачить можно было!

— Боже упаси! — перекрестился дядька. — Вот о чём я и говорю! Никогда так не говорил! И опять слова новые!

— Говорил, не говорил, — решил я заканчивать это выяснение отношений. Устал, потому что. Ишь, наблюдательный какой! — Ты уж определись, я это или не я. А пока ты определяешься, я посплю. Да, доктора всё-таки проводи на выход. Не нужен он мне более.

Подумал и добавил:

— По крайней мере, пока не нужен! Так что гони его смело прочь!

Для себя же рассудил так. То, что у меня якобы поведение изменилось, не страшно. Можно запросто списать на последствия травмы головы. Да и доктор тоже на нечто подобное намекал. Опять же я никого не узнал. Значит, что? Потеря памяти! Частичная или полная, пока ещё не решил. Но, судя по некоторым слишком наблюдательным дядькам, придётся терять её полностью. На сколько, пока не знаю. Наверное, ненадолго. Вот оботрусь среди местных, вживусь в роль, узнаю о себе и своей семье побольше, и можно будет потихонечку начинать радоваться просветлению в голове. Так и сделаю!