Страница 39 из 54
Следующим свидетелем в списке Дилана был мой сосед Рон Шелби, который неохотно подтвердил, что видел, как Лори копается в огороде. Когда настала моя очередь задавать вопросы, я вынудил его признать, что он видел только, как она сажает там семена, а не головы. Затем я спросил:
– Не помните ли вы, когда в последний раз видели, что моя подзащитная вскапывала огород?
Он ненадолго задумался.
– Точно не припомню. Может, пару месяцев назад. Трудно вспомнить. Ну, то есть тогда мне это не казалось чем-то необычным.
– Это было днем? – спросил я.
– Да, разумеется. И еще я в будни работаю, так что это был выходной. – Он явно старался быть полезным.
– Мисс Коллинз действовала скрытно? Как будто пыталась что-то спрятать?
Он покачал головой.
– Нет, она помахала мне рукой, а потом мы немного поболтали.
– Не заметили ли вы каких-либо странностей в ее поведении? Может быть, вы почувствовали, что что-то не так?
Шелби понял, к чему я клоню.
– Нет, сэр. Она была очень милой. Она вообще очень хороший человек.
Дилан запротестовал, но Топор отклонил протест. Я закончил предположением:
– Мистер Шелби, если бы вы пытались спрятать нечто важное, вы стали бы делать это посреди бела дня в выходной, когда все соседи смотрят на вас?
Шелби сказал, что, конечно, никогда бы так не поступил, и я отпустил его. Я добился некоторого успеха, но Дилана, кажется, это совершенно не беспокоило – главным образом потому, что его следующим свидетелем был патологоанатом, доктор Тайлер Лэнсинг.
Доктор Лэнсинг был уже в возрасте и вскоре должен был выйти в отставку, которая завершила бы его вполне удачную карьеру. Он, без сомнения, провел в судах больше времени, чем я, и если в природе существовало такое чудо, как действительно невозмутимый свидетель, то он был именно таким.
Дилан попросил его представить свое заключение относительно времени смерти и того факта, что отрезанная голова и сожженное тело принадлежали одному и тому же лицу. Лэнсинг также упомянул и то, что убийца ударил сзади, а это означало, что Лори могла убить Дорси без предварительной борьбы, что в глазах присяжных выглядело довольно правдоподобно.
Любой присутствующий в суде при наличии головного мозга в рабочем состоянии знал, что показания Лэнсинга точны и достоверны, и присяжные, без сомнения, осудили бы любого, кто попытался бы заставить их поверить в обратное. И слава Богу, потому что у меня хватало ума не пытаться.
– Мистер Лэнсинг, – начал я, – вы утверждаете, что голова, извлеченная из земли прошлым вечером, была отделена от туловища приблизительно три месяца назад?
– Именно так, – кивнул он.
– Возможно ли было определить по лицу, что голова принадлежала Алексу Дорси?
– Да, возможно.
– Почему же разложение практически не затронуло лицо?
– Голова была герметично упакована в пластик, – сказал он.
– Она была завернута в пластиковый мешок?
– Нет, герметизация была проведена более тщательно. Это был толстый пластик, скрепленный и запаянный на кромках.
– Следовательно, целью этой герметизации было сохранение от разложения? Консервация головы?
Дилан выразил протест:
– Ваша честь, свидетель не может знать, каковы были мотивы убийцы.
– Принимается, – сказал Топор.
Я предпринял новую попытку:
– Известно ли вам, для чего еще может быть использован пластик, кроме как во избежание разложения?
Он пожал плечами.
– Он также предохраняет от загрязнения.
– И в результате голова сохранилась настолько, что лицо поддается опознанию?
– Да. Разумеется.
– Позвольте мне резюмировать ваши слова и скажите, прав ли я. Убийца обезглавил и сжег тело, в результате чего его опознание представляло определенные трудности. Затем убийца запаковал голову в герметичный пластиковый пакет, таким образом сохраняя ее от разложения, чтобы обеспечить опознание. Я правильно понимаю?
– Да.
– И после этого тело было оставлено в таком месте, которое не имело очевидной связи с подзащитной, но голова была помещена в такое место, которое было напрямую связано с ней?
Дилан запротестовал, заявив, что это выходит за рамки судебно-медицинской экспертизы. Топор принял протест, но я уже сказал то, что хотел. И, несмотря на протест, я вогнал последний гвоздь:
– Доктор Лэнсинг, насколько хорошо вы знали мисс Коллинз, когда она служила в полиции?
– Я бы сказал, довольно хорошо.
– Она казалась вам хорошим полицейским? Неглупым человеком?
Он кивнул.
– В том, что касалось нашей совместной работы, да.
– Если допустить, что она обладает нормальным здравым смыслом и хорошим знанием методов полицейского расследования, не считаете ли вы, что версия обвинения ошибочна, поскольку действовать в соответствии с ней мог только человек глупый и склонный к самоистреблению?
– Протестую, ваша честь! – заявил Дилан, но Топор перебил:
– Свидетель может отвечать.
– Да, так может показаться. Но, с другой стороны, хотя это и не входит в мою компетенцию, я могу сказать, что есть люди, которые совершают преступления, желая при этом быть пойманными и понести наказание.
– Хорошо, – сказал я. – Мы пришли к одному и тому же выводу.
– В самом деле? – удивился он.
– Да. Мы пришли к выводу, что кто бы ни совершил это преступление, он хотел, чтобы Лори Коллинз была схвачена и наказана.
В распоряжении подполковников всегда достаточно рабочей силы, которую можно использовать в случае необходимости. Поэтому шурину Кевина, подполковнику Прентису, удалось перезвонить нам и сообщить информацию всего через шесть часов после того, как мы ее запросили.
Кевин рассказал, что поскольку все записи о личности Стайнза были таинственным образом стерты, то наш доблестный подполковник поручил своим подчиненным сравнить его лицо с лицами всех, когда-либо служивших во Вьетнаме в войсках особого назначения. И сходство было обнаружено – под именем Стайнза скрывался Роджер Кэхилл, сержант 307-й дивизии подразделения Дельта. Он прослужил во Вьетнаме три года, проявив себя героем и заслужив три боевые награды.
Кевин попросил шурина поднять военное досье Алекса Дорси, но, к сожалению, Дорси и Кэхилл служили в разных подразделениях. На первый взгляд в досье Стайнза-Кэхилла не было никаких указаний на связь с Дорси, но мы поручили Маркусу прояснить этот вопрос. В общем, подводя итог, можно сказать, что у нас была новая информация, но пока недостаточная, чтобы это могло нам как-то помочь.
Я позвонил Дарену Хоббсу, особому агенту ФБР, на котором застопорились мои прежние попытки получить информацию о расследовании ФБР, касавшемся Дорси. Мне сказали, что он сейчас на встрече; пришлось удовольствоваться беседой с агентом Синди Сподек, подчиненной Хоббса, которая при нашей прошлой встрече успешно сопротивлялась моему очарованию.
На сей раз она была столь же индифферентна, но я и не пытался любезничать. Мне было наплевать, как она ко мне относится, мне нужна была информация. Я поведал ей то, что стало известно о Кэхилле, и сказал о своем желании получить доступ к материалам расследования ФБР, чтобы узнать, проходил ли он там, не важно, как Кэхилл или как Стайнз.
К моему удивлению, она, кажется, заинтересовалась моими словами и задала несколько уточняющих вопросов. Но в конце концов сказала:
– Вы ведь понимаете, что я не могу санкционировать разглашение конфиденциальной информации Бюро. Это будет зависеть от особого агента Хоббса.
Это было как раз то, чего я ждал.
– Когда же я смогу поговорить с ним?
– Я передам ему вашу просьбу до конца дня.
Я оставил ей номер телефона и сказал, что буду ждать его звонка.
– Кто-то из нас перезвонит вам, – добавила она. – Но я должна вам сказать: советую продолжать расследование любыми другими путями, если они есть. Это не того рода информация, которой особый агент Хоббс готов поделиться.
Я снова попросил, чтобы он перезвонил мне, и она пообещала сделать все возможное. Она, казалось, сочувствовала мне, но вполне понимала наклонности человека, на которого работала. Я предполагал, что она права, и сомневался, что он мне перезвонит.