Страница 10 из 122
- Двоечка! — побагровев, рявкнул Вениамин
Павлович. — Поздравляю, орясина!
И учитель пошел к столу, размахивая листками, — плюхнулся на стул, схватил ручку и вывел жирную, в три клетки величиной двойку.
- Итак, сударь, у тебя уже третья такая отметка, — подытожил Вениамин Павлович и разгладил на столе измятые листки. — Боюсь, двойку в четверти ты себе обеспечил!
- Отдайте! — крикнул Робка и бросился к столу. — Не имеете права!
Робка хотел схватить злосчастные листки, но историк успел спрятать их в карман. И он совсем не испугался Робки, холодно отчеканил, глядя ему в глаза:
- Выйди из класса.
От обиды глаза у Робки налились слезами.
- Это письмо личное! Не имеете права! — снова крикнул он и, в бессильной ярости топнув ногой, выбежал из класса. Грохнул дверью так, что с притолоки посыпалась штукатурка.
В уборной на подоконнике сидел Поляков и курил «чинарик». Дым он пускал вверх по стенке, чтоб было незаметно, если в уборную заглянет кто-нибудь из учителей.
- Тоже выгнал? — обрадовался Поляков. — На, потяни, тут на разок осталось, — он протянул Робке дымящийся «чинарик».
- Не хочу! — Робка нервно ходил из угла в угол, сжимая кулаки, бормотал сам себе: — Ну, подожди, гад, я тебе сделаю... я тебе устрою…
- Да че ты? — удивился Поляков. — Он же на фронте контуженный! На него когда накатывает, ни хрена не соображает! За что выгнал-то?
- Письмо читал... Отобрал письмо, гад…
- От бабы письмо? — заинтересовался Поляков.
- От какой бабы? — зло глянул на него Робка. — От брата!
- Брось, не переживай... Он читать не будет. Вот если бы химичка Нинка отобрала, та, сука, обязательно прочитала бы! Да еще завучу стукнула бы... От паскуда, каких поискать! — Поляков сплюнул на кафельный пол, затянулся «чинариком», обжигая губы.
Робка молча кусал губы, на сердце становилось гневно и больно при мысли, что Вениамин Павлович прочитает письмо, так бесцеремонно влезет в секреты их семьи да еще расскажет кому-нибудь.
- Гад... — повторил Робка. — Подожди, гад, я тебе устрою…
Что именно он устроит, Робка и не знал толком, но сама мысль о мести хоть как-то успокаивала обожженное самолюбие.
- Пошли в кино? — предложил Поляков. —
В «Ударнике» мощная кинуха идет. Забыл, как называется.
- Не хочу... — односложно ответил Робка.
Скоро загремел звонок, и в уборную стали набиваться ребята. Старшеклассники почти все курили, и скоро сизый дым слоями плавал в воздухе. Стоял невообразимый гвалт, хохот, кто-то травил анекдот, кто-то рассказывал о каком-то событии, кто-то с кем-то спорил до хрипоты. И вдруг раздался сдавленный крик:
- Атас!
И голоса разом смолкли, ученики окаменели, почти все поспешно гасили окурки, прятали их в карманы, обжигая пальцы и кривясь от боли. В уборную вошел историк Вениамин Павлович, оглядел скопище «балбесов», усмехнулся:
- Накурили — хоть топор вешай. Роберт Крохин тут? Робка молча протиснулся вперед, исподлобья глянул на Вениамина Павловича, отвернулся. Историк сунул ему вдвое сложенные, исписанные корявыми строчками листки, сказал:
- Я не читал. И нечего истерики закатывать. Я тоже психовать умею, — и вышел, не дожидаясь ответных слов Робки.
- Ну! — Поляков обрадованно хлопнул Робку по плечу. — Я же тебе говорил, он чокнутый!
После уроков Робка, Богдан и Костя долго и бесцельно шатались по переулкам. Посидели в скверике недалеко от школы, потом пошли на набережную, спустились на каменную пристань и долго сидели на ступеньках, глядя на воду. Начало темнеть, по воде закачались блики от уличных фонарей. Проплывали ярко освещенные речные трамваи, на верхней палубе, несмотря на холод, было полно народу, играла музыка.
- Может, в кино сползаем? В «Текстильщиках» «Константин Заслонов» идет.
- Два раза смотрели, — ответил Богдан. — И денег ни шиша.
- У меня есть, — отвечал Костя. — Можно в «Авангард» пойти. Там «Маугли» идет. И «Робин Гуд» — во кино! — Костя поднял вверх большой палец. — Сто раз смотреть можно — не соскучишься.
- А что, пошли посмотрим? — спросил Богдан Робку, тем самым еще раз подчеркивая, что он в компании главный и от его согласия зависит, пойдут они или не пойдут.
- Ну пошли, — поднялся Робка. — Все равно делать нечего, а домой неохота…
Они шли переулком, когда из-за поворота выехала желтоватая, заляпанная грязью цистерна.
- Патока, Робка! — У Богдана округлились глаза. — Рванем?
В таких цистернах в те времена возили на кондитерскую фабрику «Красный Октябрь» патоку. Сзади был кран, который запирался всего лишь куском проволоки, зажатой свинцовой пломбой. Сорвать эту проволоку ничего не стоило. После поворота цистерна резко сбавляла ход, ползла, переваливаясь на колдобинах и разбрызгивая во все стороны волны грязной воды. Робка первым догнал цистерну, ухватился за кран, затем подпрыгнул и ловко уселся на него верхом. Сорвал проволоку, отвинтил кран и подставил под него свою кепку. Тягучая коричневая жидкость медленно полилась, плавно наполняя кепку. Богдан бежал рядом, и, когда кепка Робки наполнилась, он забрал ее и сунул Робке свою кепку.
А Костя остался на месте, растерянно глядя на друзей, на лице у него было брезгливо-растерянное выражение. Это нахальное, бессовестное, с его точки зрения, воровство вызвало у Кости приступ отвращения.
Подошли Робка и Богдан. Они уже успели попить патоки из кепок, и физиономии у них были перемазаны липкой коричневой жидкостью. Они были довольны, смеялись, Богдан говорил, что в другой раз надо бы бидон прихватить — тогда можно будет с хлебом есть хоть несколько дней и сытый будешь. Робка протянул Косте свою кепку, еще наполовину полную патокой:
- Попробуй, Костя, лафа!
- Не хочу... — нахмурился Костя и отвернулся.
- Чего это? — удивился Робка, но уже начал догадываться о причине такого ответа.
- Че ты ему даешь? — сказал Богдан. — Он дома такую вкуснятину жрет, что ему плевать на какую-то патоку!
- Пусть попробует пролетарской патоки! — и Робка уже настойчиво поднес к лицу Кости кепку. — Пей, не брезгуй! Кепка чистая.
- Не буду, — резко ответил Костя.
- Почему?
- Потому что ворованное.
Наступила долгая пауза. Робка смотрел в глаза Косте, и бешенство медленной волной поднималось в нем, желваки напряглись под скулами. Он держал кепку за козырек, под тяжестью она накренилась, и патока тонкой струйкой лилась на землю. Вдруг Робка с силой хлестнул Костю по лицу. Патока залила Косте глаза, он отшатнулся, пытаясь руками стереть липкую жидкость с глаз, со щек, но Робка хлестнул его еще раз, еще, заорал в бешенстве:
- Чистоплюй, тварь, сука! Ты ворованное не жрешь! Тебе мамочка на тарелочке с голубой каемочкой подает!
- Кончай, Роба, кончай... — Богдан обхватил
Робку, оттащил в сторону.
- И не ходи тогда с нами, понял?! Мы тебе не пара! Морда буржуйская! — снова закричал Робка.
Костя молча достал носовой платок и стал медленно очищать патоку с лица. Богдану показалось, что он плачет.
- Пошли, Роба, ну его к богу в рай! Он еще папашке своему нажалуется — схлопочем на свою шею... — Богдан потащил Робку прочь.
Они уже шли к своему дому, не говоря ни слова, пока Богдан не спросил:
- А кто отец у Кота?