Страница 96 из 179
Зулейка, заинтересовавшаяся европейками и возможностью превратить их в своих рабынь, уговорила брата согласиться на предложение Мурада Раиса. Зачем отказываться от своей части выкупа?
Камил сурово напомнил ей, что в случае его согласия женщины должны получить статус гостей. Зулейка пожала плечами и небрежно ответила, что сделает из них компаньонок: присутствие других женщин, тем более образованных, поможет ей скрасить одиночество.
На протяжении нескольких недель, последовавших после захвата злосчастной «Мари-Клер», Мариса жила в страхе, унижении, замешательстве и негодовании. Она совершенно обессилела; где-то в глубине души оставалась только тлеющая ярость, мешавшая ей покориться окончательно. Что ждет ее теперь? Жизнь на борту, в тесной, душной каюте, без клочка одежды на теле, была жалким прозябанием. Сначала с нее сорвали всю одежду, потом чернокожий евнух занялся неописуемой мерзостью. Однако она пережила даже это – отчасти благодаря тому, что похотливый взгляд Мурада Раиса остановился на Тессе, а не на ней. Она изо всех сил скрывала свой стыд, когда гордо заявила ему, что паша, его господин, подписал мир с Францией, правитель которой, Наполеон, потребует вернуть ее целой и невредимой.
«Только если он узнает, где ты находишься», – ответствовал шотландский вероотступник елейным голосом. Марису снова охватил страх. Польстится ли он на выкуп или предпочтет продать ее в рабство какому-нибудь толстобрюхому турку?
Прежде чем увести женщин с корабля, их плотно закутали. Теперь все они хранили молчание; молчала даже миссис Микер, чья истерика сменилась оцепенением. Следующей их тюрьмой стал беленый домик с решетчатыми окошками за толстыми стенами; тяжелые ворота охраняли двое турецких янычар.
Женщин провели по темному прохладному коридору. К своему удивлению, они увидели восхитительный дворик с фонтанами, изливающимися в большой бассейн, выложенный голубой плиткой. Раньше здесь плескался гарем бывшего владельца дома; стражу по-прежнему несли евнухи, вооруженные изогнутыми ятаганами. Здесь трех иностранных пленниц приветствовала как своих гостей Зулейка в окружении своих рабынь. Она не скрывала любопытства. На Тессе ее взгляд задержался дольше, чем на Марисе, миссис Микер она вообще не удостоила внимания.
– Итак, вы и есть добыча Мурада Раиса? Приветствую вас в доме моего брата Камила Хасана, капитана янычар. Вы будете находиться здесь под его защитой, пока за вас не внесут выкуп. До тех пор – в ее тоне послышалось высокомерие, – вы будете моими компаньонками. Ваша обязанность – развлекать меня. Возможно, мы узнаем друг от друга много нового.
Зулейка говорила по-испански (этому языку она научилась у жены одного из пленников своего отца), и Марисе волей-неволей пришлось выступать в роли переводчицы. Зулейке не нравился язык чужеземцев, и Марису принялись обучать турецкому и арабскому. Учителем стал дряхлый старик в зеленом тюрбане хаджи, то есть правоверного, осуществившего паломничество в Мекку. Хаджи был имамом, поэтому не только учил языку, но и настаивал, чтобы его ученицы постигали премудрости ислама.
– Уж не задумали ли они обратить нас в свою веру? – воскликнула как-то раз Тесса, томно приподнимая выщипанную бровь. Впрочем, ее это мало волновало: к своей новой жизни, сильно смахивающей на пребывание в гареме, она относилась с ленивым безразличием. Она наслаждалась продолжительными ваннами с благовониями и любила, когда после омовений ей натирали тело ароматными маслами и выщипывали брови; она послушно мазала хной ногти и ладони и подводила сурьмой глаза. Мариса неоднократно слышала от нее, что ей по вкусу такая неспешная, удобная жизнь.
– Будет о чем рассказать дома, – говорила она своим тягучим голосом. – Ведь нас с тобой есть кому выкупить. Если за кого и переживать, то за бедную Селму Микер, но она всегда была такой нестерпимой ханжой! Ты только взгляни на нее! Для нее главное – чтобы с нее не срывали одежду и чтобы ее не беспокоили мужчины. Она работает усерднее, чем все остальные рабыни! Уж не принудили ли ее к этому побоями?
– По-моему, ты к ней несправедлива, – буркнула Мариса. – Мне ее по-настоящему жаль. Если бы мне позволили написать письмо, я бы попросила, чтобы выкупили и ее.
– Не вздумай раскисать! – предостерегла ее Тесса. – Нашла из-за кого переживать – из-за старой стервы! Забыла, как она нас обзывала? Подумай лучше о себе. И учись приспосабливаться, если еще не научилась. Раз уж Доминик Челленджер увез тебя с собой… Даже я поверила, что вы муж и жена! Я познакомилась с ним в Каролине – до чего же загадочный мужчина! Знаю немало женщин, которые только вздохнули бы с завистью и назвали тебя счастливицей.
– Велико счастье – оказаться здесь! – горько возразила Мариса. Впрочем, она привыкла пропускать болтовню Тессы мимо ушей. Только когда та упоминала Доминика, Мариса вся обращалась в слух и начинала помимо воли гадать, что случилось с ним и всей командой корабля.
«Я очутилась здесь по его вине! – мысленно возмущалась она. – До чего же я его ненавижу! Надеюсь, что и ему придется несладко. Скорее всего он давно уже закован в кандалы и работает от зари до зари».
Сколько она ни ломала голову над его судьбой, ей не хватало духу спросить об этом Зулейку. Час тянулся за часом, день за днем; скука была настолько иссушающей, что она считала развлечением даже занятия со старым имамом и быстро овладевала обоими языками, которые он ей преподавал.
Мариса не позволяла выщипывать ей брови, отказывалась покрывать лицо рисовой пудрой и краситься, а также наносить желтую хну на ногти и ладони. Посмотревшись как-то раз в серебряное зеркальце, она пошла на одну-единственную уступку и позволила подвести себе сурьмой глаза, как у остальных. Однако она твердо решила не превращаться в одалиску, раскрашенную и опрысканную благовониями по хозяйской прихоти. Чего ради? К счастью, хозяин этого дома дал обет воздержания, поэтому опасность оказаться в его постели ей не грозила. Она ни разу не видела его…
Камил Хасан Раис был слишком занят управлением Триполи в отсутствие паши и пока лишь мимоходом поблагодарил сестру за заботу о трех пленницах. Он по-прежнему сердился на Мурада, настоявшего на его согласии взять к себе трех женщин. Мурад был хитрой бестией; Камил подозревал, что ему еще придется пожалеть о своей уступке.