Страница 144 из 179
Постепенно Мариса стала, браня себя за это, незаметно наблюдать за ним. Сбросив оковы цивилизации, Доминик превратился в составную часть этого первобытного мира, состоявшего наполовину из топких болот, наполовину из дремучих лесов. Он отпустил бороду и сменил городской костюм на одежду из шкур, сделавшись похожим на дикаря. Мариса все яснее понимала, как мало знает этого человека, снова и снова врывающегося в ее жизнь и доводящего ее до исступления. Она твердила про себя, что должна ненавидеть его и ждать от него подлостей, однако не могла оторвать от него глаз. Она обращала внимание на то, как он скачет верхом, превращаясь в кентавра. Он не только переоделся в шкуры, как индеец, но и стал гарцевать по-индейски, без седла. Она заметила, что он сменил сапоги на мокасины и шагает бесшумно, как крадущаяся по следу пума. Он с наслаждением щурил на солнце глаза и даже позволял себе улыбаться, внимая грубым шуточкам своего отребья, рассевшегося вокруг маленького бездымного костра. Получалось, что она его совершенно не знала! Впрочем, ее он знал не лучше и не пытался узнать, с горечью напоминала она себе. Они всегда были чужими друг другу. Что ж, пусть будет так… Но как он может после того новоорлеанского поцелуя, после будоражащего хохота вести себя так, словно она перестала для него существовать?
«Дура! – сердито одергивала она себя. – Считай, что тебе повезло!» Но вся беда заключалась в том, что она все больше открывала в своем бывшем муже, которого привыкла считать ненавистным орудием жестокой судьбы, человека, мужчину и уже не могла совладать с собственными опасными мыслями. Перестав представлять для нее угрозу, он превратился в загадку. Теперь ей приходилось остерегаться не его, а собственных непрошеных мыслей и чувств.
Днем все обстояло более-менее терпимо, несмотря на долгие часы в седле и опасности в виде аллигаторов и водяных змей, подстерегавших их во время переправ через речные рукава. Но ночи!.. Она мучилась от влажной духоты, комары и мошки лишали ее сна. Иногда причиной бессонницы становился дурманящий запах распускающихся по ночам цветов и яркий свет луны. В такие ночи все вокруг отливало серебром, любая тень таила опасность, а каждый листик отражал лунный свет своим неподражаемым способом; стоило подуть ночному ветерку, как воздух наполнялся волшебным серебристым перезвоном.
С ней что-то происходило: она чувствовала в себе перемену, которая становилась все заметнее с каждым днем пути. Она научилась воспринимать землю в ее первозданном виде, как саму жизнь, а не просто как пейзаж, мелькающий за окном кареты.
Теперь Мариса понимала, почему ее отец и люди, пришедшие в эти края задолго до него, решили здесь остаться. О, колдовство нетронутой дикости, желание открытий и жажда завоеваний! Неужели и Европа была когда-то такой же? Или ее видели такой варварские орды, хлынувшие на нее лавиной?
Вокруг простиралась сама древность, не тронутая и не изгаженная колесами телег. Все здесь казалось древним, как само время: бесчисленные оттенки зеленого, золотые солнечные лучи, синева небес, черные омуты, в которых щелкали челюстями доисторические твари.
Отряд не испытывал нехватки в еде, ибо вокруг в изобилии водилась дичь. Одни расставляли ловушки, другие, подобно Доминику, охотились с помощью лука и стрел. Мариса внезапно сообразила, что и сама ведет существование индейской скво: учится свежевать добычу и готовить на открытом огне еду из охотничьих трофеев. Мужчины постепенно привыкли к ее присутствию. Несмотря на мужскую одежду, она была женщиной, и они все чаще рассказывали ей о своих матерях, сестрах, любимых. Только Доминик держался отстраненно.
Мариса уже перестала задавать вопросы. Некоторые мелочи, казавшиеся прежде очень важными, вроде понятия времени, теперь совершенно утратили смысл. Иногда, лежа на спине и наблюдая звезды, она представляла себе огромные ходики, внезапно переставшие идти. Сколько времени висят в небе звезды? Чего они только не видели!
Постепенно дни слились с ночами, и только местность, по которой они путешествовали, не переставала меняться. Они переправились через неторопливую Миссисипи на грубо сколоченных плотах в месте, почему-то именуемом «Ореховые холмы», после чего преодолели много миль по тоскливым болотам в направлении реки Уошито.
– На другой стороне начинаются отличные земли: плодородные почвы, леса, уйма дичи. Принадлежат они индейцам, но к нам они настроены дружески. Капитан долго жил с ними. Когда мы побывали здесь в последний раз, я выучился их языку жестов.
Жан Трюдо был потомком французских колонистов из Акадии, изгнанных англичанами, и одинаково бегло говорил по-французски и по-испански. Себя он считал телохранителем Марисы и обучал ее метать нож и стрелять из лука.
– На испанской территории мы не будем стрелять из ружей, разве что обороняясь.
– Думаете, придется? – спросила Мариса.
Он пожал плечами:
– Кто знает? У капитана есть пропуск, но после приобретения земель испанцы боятся, что мы заберемся к ним и отнимем все обратно. Они косо смотрят на американцев, даже на простых охотников. Так что нам придется быть настороже.
Проходивший мимо Доминик приподнял бровь, застав Марису за увлеченной беседой с Трюдо. Ревности он не испытал, иначе замедлил бы шаг. «Почему он должен ревновать? – сердито одернула себя Мариса, помимо воли провожая его взглядом. – Для него я всего лишь заложница. Судя по его поведению, он уже перестал отличать меня от других спутников».
Трюдо, проследив ее взгляд, усмехнулся.
– Наш капитан – славный малый, – проговорил он с хитрой улыбкой.
Мариса не справилась с собой и залилась краской негодования.
– Мне нет до него дела. Я всего лишь его пленница, – прошипела она, но собеседник продолжал ухмыляться, показывая белые зубы и топорща длинные усы.
– Пленница? Это вряд ли. Наденьте как-нибудь вечерком женскую одежду, тогда и узнаете, как он к вам относится.
– Поверьте, мне гораздо спокойнее, когда он не обращает на меня внимания! – вскричала Мариса, нисколько не переубедив Трюдо. Где ей было переубедить кого-то еще, если она сама не верила своим словам?